Алия Якубова - История одного вапира

Когда Алекса все же добралась до дверей дома Лазель, то была в снегу чуть ли не с ног до головы.

Эта снежная забава немало ее позабавила. Даже сейчас искорки смеха продолжали мерцать в ее глазах.

Лазель открыла ей еще до того, как Алекса постучала, и на ее лице тоже отражалась веселость. Она проговорила:

— Алекса! Я так рада, что ты пришла! Проходи скорее. — Сегодня, как и вчера, она была в своем истинном облике. Наряд вампирши состоял из длинного платья изумрудно-зеленой парчи, застегивающегося под самое горло. Довольно простое, без корсета. А ее волосы свободно спадали на плечи, лишь у висков прихваченные изумрудными заколками.

Лазель сама помогла Алексе снять плащ и проворно отряхнула его от снега, проговорив:

— Ты так весело и просто возилась с теми детьми, — в ее голосе промелькнуло что-то очень похожее на грусть, но ни в глазах, ни на лице ничего подобного и в помине не было.

— Почему нет? — едва заметно улыбнулась Алекса. — У всех нас когда-то было детство.

— У меня о детстве остались довольно смутные воспоминания, хотя и приятные, — как-то безразлично пожала плечами Лазель, и уже совсем другим тоном добавила: — Там, на улице, с теми детьми, ты совсем не походила на вампира.

— Это плохо? — подняла бровь Алекса, садясь на диван и вытягивая ноги к огню.

— Нет, просто очень непохоже на наших. Большинство вампиров, даже едва разменявшие второе столетие, такие чопорные. Будто когда их сделали вампирами, то, по меньшей мере, возвели в титул императора! Ты совсем не такая.

— Мне это уже говорили, — улыбнулась вампирша. — Я знаю, что многие считают меня странной.

— Ну, это уже их проблемы.

— Я тоже так считаю. — И обе невольно рассмеялись. Смех Лазель поход ил на звон горного ручья. Алекса подумала, какой же он эффект должен производить на обычных людей, если даже у нее от него теплело на душе.

Тут вампирша вспомнила вопрос, который хотела задать прошлой ночью, но как-то не успела. Теперь времени было предостаточно, так что Алекса произнесла:

— Лазель, можно спросит тебя об одной вещи?

— Конечно, спрашивай, о чем хочешь.

— Вчера, на балу, у меня создалось такое ощущение, что Екатерина тебя узнала, но что-то смутило ее.

Лазель ответила не сразу. Присела возле вампирши, поправила юбки, только потом подняла голову и сказала, усмехнувшись, но усмешка вышла какая-то грустная:

— Это давняя история. Конечно, по нашим меркам не очень, но все же. Прошло уже более двадцати лет. Императрица не обозналась, хотя сама, безусловно, думает иначе. Я хорошо знаю ее… знала. Тогда она еще не была императрицей, да и по-русски практически не говорила. Дочь знатного, но небогатого рода Софья Фредерика Августа Анхальт-Цербстская. Фике — так ее звали все. Молоденькая девушка четырнадцати лет.

Я была вынуждена остановиться в их замке из-за сильной снежной бури. Ехать куда-либо было немыслимо. Тогда я тоже, как и сейчас, носила титул князя и была в своем другом образе.

Мы с юной Фике быстро нашли общий язык, чему ее родители были только рады.

— Она в тебя влюбилась, — понимающе кивнула Алекса.

— Да. Но и мое сердце не было к ней безразлично. Я всерьез думала над тем, не сделать ли ее одной из нас, и все же чувствовала, что этому не суждено случиться. Я почти физически ощущала, что ей уготована великая судьба. И это подтвердилось, когда гонец привез пакет, в котором говорилось, что ее призывают к российскому двору в качестве будущей супруги Петра III. Я сама сопровождала ее до самой границы с Россией, где мы и расстались. Этот путь был нашим медовым месяцем и прощанием одновременно.

При этих словах Алекса кашлянула, проговорив:

— А я-то слышала, что жена Петра III еще чуть ли не три года после свадьбы сохраняла невинность.

— Ну, — рассмеялась Лазель. — Существует много других способов получить удовольствие, не нарушая физической невинности. Ими мы и воспользовались.

На это Алекса понимающе усмехнулась, а Лазель продолжала рассказ:

— Потом мы расстались. Конечно, она умоляла меня не оставлять ее, да и у меня на душе было тяжело, но я не поддалась. Я чувствовала, что у меня нет права мешать ее великой судьбе. К тому же я не была уверена на сто процентов, что она сможет стать хорошим вампиром. Мы должны были расстаться, иначе последствия могли быть гораздо хуже.

— Похоже, она тоже в конце концов это поняла.

— Хорошо, если так. Я не раз втолковывала ей слова Генриха Наваррского: «Париж стоит мессы». А российский престол стоит и больших жертв.

— Твой урок пошел ей на пользу. И все-таки она тебя узнала, даже спустя все эти годы.

— Узнала, — вздохнула Лазель. — Но теперь это дело прошлое. Конечно, в связи с этим в мужском теле я при дворе появляться не могу.

— Да, риск не оправдан, — согласилась Алекса. — Если ты, конечно, не хочешь снова…

— Нет, — категорично ответила Лазель. — В одну воду два раза не входят.

— Ты сожалеешь об этом?

— Нет. Не знаю… Наверное, она просто была первой после той трагедии, на которую я посмотрела другими глазами. Она была так юна и невинна. Из нее, как из податливой глины, можно было сотворить практически все, что угодно. А в этом всегда есть соблазн. Но этот соблазн зачастую разрушителен, к тому же мне не нужна была дочь. Хорошо, что я вовремя это поняла. А теперь во всем этом нет смысла.

— То есть сейчас ты бы уже не предложила ей стать одной из нас?

— Нет. Это было бы прямым вмешательством в человеческую историю, а это неправильно. Она принадлежит этой стране, этому народу.

— Я не совсем это имела в виду. Мой вопрос касался скорее чувств…

— Поняла, — кивнула Лазель. — Чувств почти не осталось. Это было увлечением, во всяком случае, сейчас я пришла именно к этому выводу.

Алекса слушала, и ей даже как-то не верилось, что у них завязался такой откровенный разговор. Словно они были давними подругами. Немногие люди или вампиры вызывали ее уважение и желание общаться, но Лазель это удалось.

— Скажи, Алекса, ты путешествуешь одна, но у тебя есть… кто-нибудь?

— Нет, — просто ответила вампирша. — Сейчас я принадлежу сама себе и этим довольна.

— А твои птенцы?

— У меня их очень мало, и все уже полностью самостоятельны, так что нет нужды таскать их за собой.

— В этом мы похожи, — улыбнулась Лазель. — Но тебе не бывает одиноко?

— Одиночество — моя суть, как мне кажется. Я привыкла жить одна. Исключение, наверно, могут составить лишь те времена, когда я была с Менестрес.

— И долго ты жила под патронажем нашей королевы?