Андрей Дай - Искра Зла

23

День сразу как-то не заладился. С самого утра.

Я проспал рассвет. Всю жизнь, сколько себя помню, просыпался с первыми лучами солнца, а тогда открыл глаза и нашел Светоносное уже высоко в небе. Мне и раньше случалось засиживаться до глубокой ночи. Бывало, и вовсе не ложился. Но чтоб так… И разошлись с совета из светлицы принца не слишком поздно, а вон оно как получилось.

В кадушке, привязанной к опорному столбу шатра специально для умывания, воды оказалось на донышке. Только и хватило, что чуть увлажнить ладони да глаза протереть. Нужно было сходить к колодцу за водой и смыть остатки сна с измятого лица, да как представил себя пыхтящего, согнутого здоровенной бадьей на потеху всему войску, так и передумал. Повесил рушник на шею и пошел к берегу реки.

И едва пройдя границы лагеря, за высоким штабелем бревен услышал знакомые голоса.

— Ну, вот ты при дворе князя нашего рос-взрослел, — бубнил Инчута. — У Вовура виночерпием был. Ты мне скажи, зачем они с нами так? Ведь, выходит, прав Парель: лесные-то не только житье нам облегчают да скот лечат. Они же и правят нами, князьям указывают. Порядки свои насадили…

— Ты это, — голос Велизария трудно спутать. — Головой перегрелся, штоле?

— Не, ну ты скажи?! Порядки насадили?

— Ты это, про Правду, штоль? Дык, это. Как же без правды-то? Что мы, немцы какие-нито, или степняк вонючий?

— Я Пареля спрашивал. Говорит, в их землях не ведают правды. Говорит, закон король дает, и все его исполняют. Почему же у нас не так?

— А это, король сам свой закон должен сполнять?

— А то. Конечно, должен.

— Значица, они нашу Правду законом кличут. А так-то в чем разница?

— Да ты детина здоровый, как уразуметь-то не можешь!? Белые из лесу выходят и владыкам нашим, как жить, указывают. А кто супротив чего, так и наказать могут. Как дубровических наказали, аж кровь в жилах стынет!

— Разумею я, гадюка подколодная в войске завелась, — повысил голос дворовый. — Мозги твои, это, ядом поганым притравлены уже маленько. Ты скажи, кто лжу тебе на язык подкинул? Это, не боись, я никому не скажу…

— Ты вот чего послушай! Мы в шатре у командира нашего были. Ну, заспорили немного с Парелем про божка его ненаглядного. Вот тогда толстяк и проговорился. Мол, дети вы все неразумные! Лесные из вас веревки вьют, а вы еще и поклоны им с благодарностью отбиваете. Я попервой рычать на чужеземца стал — что он в обычае нашем понимает!

— Ну и правильно!

— Ага! А потом-то задумался. А ведь верно жрец рек. Так и есть. Делают с нами, чего захотят. Владык нам сажают, законы дают. А как нужда какая — приходят и берут, чего надо. И монетами не платят.

— И давно ли эта гнида толстопузая тебе этим голову травит?

— Да ты не горячись. Ты подумай! Я кому не скажу — все попервой носы воротят. Потом только думать начинают.

— Знаешь чего, Инчута-лучник! Гадина ты, гадина и есть! Я мальцом с гостями торговыми много мест проехал. Посмотрел, это, где как люди живут. Насмотрелся! И нигде боле каждому место свое не припасено. Нигде князь за один стол с купцами не садится. И ежели это лесные насадили, так честь им и хвала. А Арч и подавно, даром что кудесник великий, а пестовать взялся, кровушку за тебя, образину бестолковую, проливать не гнушается…

Я не стал слушать дальше. Стыдно стало. Так стыдно, что аж щеки и лоб огнем вспыхнули. И за ученика своего, и за себя, что, словно вор, чужую беседу подслушал. Кругом к реке пробирался, чтоб знакомцев по пути не встретить, а и вода студеная щеки не остудила. Так и сидел, глядя, как капли с пальцев срываются да на берег шлепаются. В мыслях с Инчутой и Велизарием разговаривал, а нужных слов так и не подобрал.

Почувствовал, нужно срочно в лес. К деревьям. Домой. И пусть там, на границе степи, и леса-то как такового не было. Жалкие осколки. Но и этого должно было хватить, сверкающим золотом осенней листвы укрыть от низкого, давящего на тяжелую голову серого неба.

С реки тянуло холодом. Мокрые руки быстро озябли, покраснели. Северный ветер шлепал низкой пологой волной о глинистый берег. Трепал волосы и печальные бурые головки камышей. Я поднялся, зябко передернул плечами и принялся подниматься наверх по узкой тропинке.

На самом краю обрыва, словно в дреме прикрыв глаза, поджидал меня шаман. Пегая лошадка под ним осторожно переступала ногами и вяло помахивала длинной гривой, словно понимала, что наездника беспокоить не стоило.

— Давно ты здесь?

— Вода мокрая, — совсем чуть-чуть разомкнув пухлые веки, непонятно к чему выговорил Онгон. — А сейчас еще и холодная. Ты слишком долго уделял ей внимание. Мог спросить у меня.

Смеяться настроения не нашлось. Я скривил губы, обозначив улыбку.

— Толстый торговец, что называет себя слугой Отца Духов, задает мне вопросы, — степняк говорил практически без интонации в голосе. Не знал, что это могло означать, но все, касающееся Пареля, меня интересовало. — Сэрэгэ-хан велел ему дать нам припасы в дорогу. Не думаю, что толстяк — воин, но раз он в орде, должен ли подчиняться приказам?

— Что же такого спрашивает жрец, чтобы ты не мог ответить и получить желаемое?

— Фальшивому шаману хочется знать, что мы видели и с кем встретились во время обряда. Есть ли слова в вашем языке, чтоб ответить на это вопрос?

Я задумался. Выходило, что нужно было идти к Парелю. А это значило, что в лес я попаду очень нескоро. Ярость вспыхнула и тут же пропала. Показалось глупым злиться на людей, не сделавших мне ничего плохого.

— Я попробую объяснить ему, — наконец, кивнул я. — Хотя, принц справился бы с этим не в пример быстрее.

Шаман одними коленями, совершенно не меняя позы, развернул лошадь и тронулся с места. Пришлось идти рядом.

— Сэрэгэ-хан умен, как ворон, хитер, словно лис, и мудр, как вожак волчьей стаи. Но он не шаман, и не ведает грядущего, — все-таки начинать издалека было традицией у степного народа. Даже если себя они считали лесными. — Он отпустил меня и моих братьев. И позволил взять с собой по сотне воинов каждому. Ратомэир настаивал, чтобы среди этих сотен обязательно оказались те, кто побывал в твоем овраге…

— Я знаю, Онгон Бай Гал. Мы вчера обсуждали это с ним. Воины должны дать слово, что никогда больше не станут воевать с орейскими людьми. Они готовы это сделать?

Старик неожиданно остановил лошадку, широко распахнул глаза на меня и засмеялся.

— Я знал, что это твоя идея, — вдоволь повеселившись, воскликнул он. — Только тебе, лесной брат, Арчэ Халхин Дуу, могло придти это в голову!

— Что здесь смешного? — рыкнул я.

— Конечно, они готовы дать такую клятву, — продолжая скалиться, положил руку на бедро шаман. — Они дадут вам любое слово, лишь бы получить волю, коня и степь.