Елена Хаецкая - Нелегал

И тут Атиадан подняла веки и встретилась взглядом со своим любовником-человеком. Ее веки постепенно раздвигались, точно занавес, узкие глаза сделались почти совершенно круглыми, и Авденаго увидел в них свое отражение.

«Таким она тебя видит, — подумал он. — В глазах женщины всегда истинное отражение мужчины».

О, он мужчина, воин, тролль! Это здорово.

Атиадан так его и представляла. Острые скулы, острый нос, смелый рот. Подбородок немного подкачал. Лучше бы — широкий и с ямкой, а не маленький и круглый, но тут уж ничего не поделаешь. Не бороду же отращивать!

Авденаго улыбнулся.

— А, так я не ошиблась! — воскликнула Атиадан. — У тебя зубы белые.

— Вообще-то да, — признался он.

— Это смешно, — заявила она. — Ты меня любишь?

— Обожаю.

— Странное слово.

— Оно означает «да».

— Очень странно… Нитирэн, конечно, еще жив?

— Да.

Атиадан поднялась на локте. Она была совершенно обнажена. Ее тело было смуглее, чем лицо, а на спине росли длинные тонкие черные волосы. Авденаго смотрел, как они волной изгибаются между лопаток, и дурел.

— Я больно тебя укусил вчера? — прошептал он ей в самое ухо.

Она обернулась, лукаво сощурилась.

— Меня так никто не кусал. Мне понравилось.

— А раньше тебя кусали?

— Раза два… Я про них уже забыла. — Она фыркнула, выражая полное безразличие к потерпевшим крах возлюбленным. — Ни один из них не похож на тебя. Ты — дахати Нитирэна! Как же вышло, что он выбрал тебя?

— Смотри. — Авденаго показал ей кольцо.

Она наклонилась над камнем и вдруг тихо вскрикнула:

— Моран!

Авденаго не ожидал подобной реакции. Слезы градом покатились по щекам Атиадан. Он пытался обнять ее, прижать к себе, успокоить, но она вырывалась и повторяла:

— Моран! Моран!

— Да перестань же ты! — рассердился наконец Авденаго и встряхнул ее. — Что такого в том, что я ношу Морана у себя в кольце?

— Ты принадлежишь ему или он тебе?

— Он забрал меня к себе в дом, — сказал Авденаго. — Я прислуживал ему. Кое-что он мне рассказывал, но о большем — умалчивал, по обыкновению. Кто кому принадлежит: раб хозяину или хозяин рабу? Чей я — твой или Нитирэна? И чья ты — моя или своя собственная?

— Моран хорошо научил тебя, — сказала Атиадан, постепенно успокаиваясь. — Если ты связан с Мораном и Нитирэном, мне следует держаться подальше от тебя.

— Почему? — удивился Авденаго.

Она покачала головой и вдруг с горечью воскликнула:

— Но я не могу! Я люблю тебя! Смотри, — она коснулась пальцем своей темной груди, — моя грудь любит тебя. Мой живот любит тебя. Мои ноги любят тебя. Пальцы моих ног любят тебя.

— Но больше всего меня любит твой хвостик, — сказал Авденаго, погружая пальцы в шерстку на ее спине.

Она выгнулась, водя грудью по его груди.

— А ты? — спросила она шепотом. — Что в тебе любит меня?

Авденаго лишь на миг вспомнил фразы, которыми сопровождались разговоры о девушках, — далеко-далеко, давно-давно. Неожиданно он понял, что никто из его приятелей не имел с девушками дела. Вот так, по-настоящему. Болтали разную чушь, чтобы не выглядеть глупо.

— Мой нос любит тебя, — сказал Авденаго, проводя кончиком носа под ее подбородком. — Мои локти любят тебя. — Он приложил локти к ее талии. — Серединка моей ладони любит тебя. — Он согнул ладони чашечками и закрыл ее уши. — Я весь люблю тебя, Атиадан, — сказал он, когда она больше не могла его слышать.

Но что-то она, несомненно, услышала, потому что глаза ее засияли, как ночью, а голубые губы раздвинулись.

— Я Злой Колокол, — прошептала она. — Мое тело поет, а мужчинам от этого одно только зло.

— Не мне, — возразил Авденаго.

— Ты не мужчина? — лукаво спросила Атиадан.

— Всегда есть исключение, даже среди мужчин, — ответил Авденаго.

Нитирэн сел, голый, на земле и заорал:

— Эй, вы! Эй, дахати! Эй, Злой Колокол! Чем вы там занимаетесь?

Атиадан засмеялась. Засмеялся и Нитирэн.

— Хорошо начинается мое правление! Дарю вам за это две лошади, золотые браслеты на руки и на ноги, два наборных пояса и серебряный мех. Добрая примета должна хорошо одариваться.

Обнимаясь, любовники подошли к Нитирэну.

— Где наше добро? — потребовала Атиадан. — Я желаю забрать его немедленно.

Нитирэн лениво махнул рукой.

— Там, в куче подарков… Выбери на свой вкус, Колокольчик. Ты была великолепна, я подглядывал.

Атиадан села перед ним на корточки.

— А он? — прошептала она.

— Тоже.

— Кто он такой?

Еле слышно Нитирэн ответил:

— Человек.

Атиадан вздрогнула.

— Он думает и поступает как тролль.

— Он человек, — повторил Нитирэн. — Но это не имеет значения.

Как ни напрягал слух Авденаго, он все-таки не услышал, о чем шепчутся его новый господин и подруга. Догадывался, что обсуждают его, догадывался, что хорошо о нем отзываются, — но тем обиднее было не узнать, что именно они говорили!

Атиадан поднялась на ноги.

— Я хочу одеться, — она обернулась к Авденаго. — Принеси мое платье, одень меня, застегни на мне пояс, обуй меня, застегни все пряжки на моих сапогах.

Он молча повиновался, догадываясь, что одевание женщины мужчиной является частью важного ритуала. Атиадан — очень высокого рода, если позволяет себе избирать возлюбленного по собственному вкусу. «Жениться на ней — все равно что войти в семью Кеннеди», — подумал Авденаго с гордостью.

Чуть позднее он ехал в одной телеге с Нитирэном. Они направлялись дальше в горы, в туманную крепость Гарагар. Нитирэн, полностью одетый, вооруженный, сидел скрестив ноги на горе дареного добра: сколько ни раздавал правитель подарки, их не становилось меньше, а некоторые кубки возвращались к нему не по одному разу.

Авденаго правил лошадьми. Руки у него с непривычки болели, но он не жаловался.

Куда ни посмотри, везде телеги и тролли, огромное шествие великого народа. Гордость расширяла грудь, раздувала ноздри. Целый поток живых существ согласно двигался по долинам.

— Ты женился, — сказал вдруг Нитирэн.

Авденаго обернулся к нему.

— Я понял.

— Когда мы приедем в Гарагар, ты останешься с ней.

— А ты?

Нитирэн покачал головой:

— Она выбрала тебя, ты дал согласие. Даже я не могу вас разлучить.

— Это хорошо, — улыбнулся Авденаго.

— Конечно, — согласился его господин. — Это хорошо.

— Скажи, Нитирэн, — Авденаго осмелел и решился задать вопрос, который все сильнее занимал его, — той ночью, когда ты спал голый и без оружия… Неужели любой тролль мог убить тебя?