Лариса Петровичева - Единственно верный

— И что ты предлагаешь мне делать? — горько произнес Шани уже на аальхарнском. Видимо, ему надоело, что Коваш сидит и таращит на них глаза, не понимая ни слова из сказанного и тревожась из-за этого еще больше. — Работы у меня нет. Даже от преподавания отстранили. В монастырь уйти не могу. Разбойным промыслом брезгую, да и не вижу в нем смысла, при моем-то состоянии. К наукам и искусствам не имею склонности. Все.

— Может быть, пора отправляться домой? — предположил Андрей и протянул Шани пластинку передатчика. Коваш еще сильнее выпучил глаза на диковинный предмет, а Шани нахмурился, но произнес совершенно спокойно:

— Значит, в болоте ты его не утопил…

— Не утопил, — подтвердил Андрей. Шани взял пластинку, повертел в пальцах.

— Знаешь, кто был твой особист? — спросил он и сам не заметил, что снова перешел на русский. — Я так полагаю, что Максим Сергеевич Торнвальд, мой батюшка. Белесый, невзрачный… незадолго до второй женитьбы он как раз начал сотрудничать с Федеральной Службой Безопасности Гармонии. А от меня он отказался… точно так же, как и твои чада и домочадцы — от тебя. Тогда зачем ему все это затевать?

— Не знаю, — пожал плечами Андрей. — Может быть, он раскаялся и жалеет о своем отречении. Дея закрыта для земных полетов, десант сюда высадить нельзя, так что этот передатчик — единственный способ извлечь тебя отсюда.

— Думал бы он раньше… Я всю сознательную жизнь прожил здесь. Что мне делать в Гармонии? Ни я к ней не приспособлюсь, ни она ко мне, — Шани взял с лавки драбжу и снова принялся пощипывать струны: звуки у него выходили печальными и тихими. — Поэтому кину я лучше эту дрянь в печку — на тебя, Андрей Петрович, в этом вопросе положиться нельзя. И будем считать, что жизнь удалась, причем у нас обоих.

В это время в таверну стремительным шагом вошла пышнотелая и немолодая, но очень ухоженная дама с хитрым острым личиком, высоко взбитой прической с фальшивыми жемчугами и кокетливой мушкой на правой щеке. Скользнув быстрым взглядом по заведению, дама подхватила пышные юбки дорогого платья и поспешила к столу Шани. Бархатная сумочка на запястье хлопала по ее широкому бедру. Андрей заметил, что Коваш при виде дамы сурово поджал губы и нервно застучал пальцами по столешнице.

— Мой господин Андрей, ваша бдительность, добрый вечер, — дама склонилась пред Андреем в глубоком реверансе, а затем просочилась за стол и присела рядом с Шани. — Во-первых, как и заказывали: из Амье, нынешнего года, отличное качество, — из сумочки был извлечен небольшой деревянный ларчик с золотым листком на крышке; Шани отвлекся от своей драбжи и приоткрыл его — в душном воздухе таверны опьяняюще повеяло приторно-сладким травяным запахом.

— Наркотики, — обреченно произнес Андрей. Шани безучастно кивнул и полез в карман — несколько золотых кругляшков перекочевали в сумочку.

— Благодарю, ваша бдительность, — сказала дама. — Только не смешивайте со спиртным, в чистом виде лучше усваивается. Если с вином, то утром будет сильно голова болеть.

— Я в курсе, — сказал Шани. — Что еще?

— Яравна, сука ты старая, — не вытерпел Коваш. — Да я ж тебе все зубы твои гнилые пересчитаю, шалава! Что ты привязалась-то к нему, что не уймешься никак?

Яравна окинула его презрительным взглядом.

— Вот только урода спросить забыли, — язвительно и спокойно проронила она, скрестив руки на груди: когда такой жест делали мужчины, то это значило, что назревает драка. — В няньки записался? Ну так и сиди себе, не лезь.

— Я так полезу, что завтра тебя на дыбе растяну, — пригрозил Коваш. Лицо Яравны скривилось в брезгливой гримасе.

— Ты есть никто, мусор и сброд, и место твое возле сброда, а я благородная дама и фрейлина государыни, — сказала она. — Ты при мне стоять должен, а не зад на лавке отсиживать, — Коваш хищно оскалился, а Яравна отвернулась от него, взяла Шани под руку и заговорила: — Во-вторых, ваша бдительность, нашла прекрасную девушку. Молоденькая, очень хороша собой и в перспективе расцветет в потрясающую красавицу. Пусть русоволосая, но зато голубоглазая, стройная, весьма достойного воспитания, хоть и из мещан. Говорит, кстати, что знакома с вами, пусть и мельком.

— Вот как, — безразлично проронил Шани. Коваш с мольбой уставился на Андрея: ну сделай же что-нибудь!

— Показать ее, ваша бдительность? — продолжала Яравна. — Она ждет.

Шани так же безразлично кивнул, и сводня выскользнула из-за стола и кинулась из таверны — живой товар ждал ее на улице.

— Ваша бдительность, не надо, — умоляюще проговорил Коваш. — Пойдемте домой. И праздник сегодня большой… грех это.

Шани взял драбжу и наиграл первые аккорды знаменитого в Аальхарне уголовного романса «Ходил я, мальчик, да по краю…» Андрей подумал, что все, что они могли бы сказать и сделать, неминуемо окажется бесполезным — то, что случилось с Шани, еще слишком свежо и живо.

— Я уже раскаиваюсь, — серьезно сказал Шани. — Заступник простит, и ты меня прости.

— Хотя бы траву эту окаянную отдайте, — взмолился Коваш. Шани послушно протянул ему полученную от Яравны коробочку, и заплечных дел мастер произнес: — В печку ее кину.

— Грустно мне тебя таким видеть, — сокрушенно произнес Андрей. — Очень грустно…

Он хотел было добавить, что все еще наладится — сказать, словом, те привычные и банальные вещи, которые все говорят в таких случаях и которые никому и никогда не приносят облегчения — просто потому, что не доходят до сердца, до внутренней, потаенной сути — но тут появилась Яравна с девушкой. Невысокого роста, худенькая, совсем еще ребенок, она смотрела на Шани с тем романтическим восторгом, с каким девушки Гармонии взирали на популярных певцов и кинозвезд — так, будто сбывалась мечта всей ее сознательной жизни.

— А, Нита Блам, старая знакомая, — протянул Шани, скользнув по ней очень нехорошим, оценивающим взглядом — так придирчивая покупательница на рынке выбирает кусок мяса получше. Девочка, однако же, радостно улыбалась. — Как там дела в инквизиции?

— Идут понемногу, — ответила она. — Мне работа нравится, ваша бдительность. Спасибо, что посодействовали.

— Да не за что, — равнодушно сказал Шани. — Тебе четырнадцать есть?

Нита и Яравна согласно кивнули. Андрею мучительно хотелось оказаться как можно дальше отсюда, или прогнать девчонку, крикнув ей, что она не понимает того, что ее сейчас продают, и продадут потом еще и еще, но он сидел в странном оцепенении и не шевелился, будто кто-то хотел, чтобы он досмотрел эту сцену до конца.

— Метрика с собой?

Девушка вопросительно взглянула на Яравну; та достала из сумочки лист плотной бумаги и протянула бывшему шеф-инквизитору. Тот все так же безразлично изучил записи и передал метрику обратно.