Гарри Тертлдав - Император Крисп

Как и Крисп, солдаты провели долгий и скучный день, по возможности не выходя из палаток, спасая оружие и кольчуги от ржавчины, а себя – от сырости и холода, но без особого успеха.

Под вечер вернулись первые отряды разведчиков. Одного взгляда на их лица Криспу хватило, чтобы понять – новости плохие.

Офицеры разведчиков дополнили это впечатление скверными подробностями: реки от дождей вот-вот выйдут из берегов, почва с каждым часом все больше напоминает болото, а все пригодные для переправ места охраняют вооруженные отряды фанасиотов.

– Если бы переправу было можно найти, ваше величество, мы бы ее нашли, подытожил один из офицеров. – Но правда такова, что сделать это невозможно – не здесь и не сейчас.

Крисп шумно выдохнул, словно его ударили в живот. Одно дело соглашаться с Саркисом в том, что подчиненные должны говорить пусть горькую, но правду. И совсем другое – выслушивать слова, перечеркивающие все его планы. Но Крисп не продержался бы двадцать лет на троне, если бы выдавал желаемое за действительное: еще один урок, которым он обязан бедному покойному Анфиму.

– Вперед мы идти не можем, – сказал он, и командиры разведчиков дружно подтвердили его слова. – И владыке благому и премудрому известно, что оставаться здесь мы тоже не можем. Хор согласных голосов прозвучал еще громче. И Крисп, хотя горькие слова душили его, произнес то, что должен был сказать:

– В таком случае у нас нет другого выбора, кроме как возвращаться в столицу. – Офицеры вновь согласились, и настроение Криспа это отнюдь не улучшило.

Фанасиоты, бредущие через крепостные ворота Эчмиадзина, не очень-то походили на возвращающуюся с триумфом армию. Фостий наблюдал триумфальные процессии, шествующие по Срединной улице, свидетельство мощи солдат его отца и хитроумия его генералов, и сам принимал в них участие.

Глядя из своей комнатушки на верхнем этаже цитадели, он не видел ни блеска, ни надменности, отличавшие привычные ему процессии. Идущие внизу вооруженные люди выглядели грязными, оборванными и до смерти усталыми, некоторые с повязками разной степени чистоты на руке, ноге или голове.

Фактически они не были победителями, потому что армия Криспа в конце концов вытеснила их с позиции, которую они пытались удержать.

Но даже поражение не имело значения. Имперская армия, прервав наступление, сейчас возвращалась в столицу.

Фостий до сих пор пытался понять смысл этого события. Почти всякий его разговор с отцом заканчивался ссорой. Но Фостий, сколько бы он ни противопоставлял себя отцу и ни выступал против большинства его принципов, не мог игнорировать длинный перечень отцовских побед. В глубине души он полагал, что Крисп станет относиться к фанасиотам так же, как к многочисленным прочим врагам. Но ошибся.

Дверь за его спиной распахнулась. Фостий обернулся. Всегда неприятная ухмылка Сиагрия сейчас показалась ему отвратительной.

– Эй, ты, пошли вниз, – сказал головорез. – Ливаний хочет с тобой потолковать.

Фостию не очень-то хотелось толковать с предводителем фанасиотов, но Сиагрий не предоставил ему выбора. Отступив в сторону, он пропустил Фостия вперед – не из почтительности, а чтобы помешать ему сделать что-нибудь за его спиной. Фостию было приятно, что его считают опасным; он стал бы еще счастливее, если бы это соответствовало реальности.

Винтовая лестница не имела перил, и Фостий знал, что если споткнется, то скатится до самого низа. Сиагрий, конечно же, будет хохотать тем громче, чем больше костей Фостий переломает.

Поэтому юноша на каждом шагу ставил ногу с предельной осторожностью, твердо решив не давать Сиагрию поводов для веселья.

Оказавшись у подножия лестницы, он, как это вошло у него уже в привычку, прошептал благодарственную молитву Фосу, столь же привычно убедившись сперва, что его никто не слышит. За долгие годы Крисп несколько раз сумел добиться важных успехов, просто умалчивая о неудачах и недостатках. И хотя это была отцовская тактика, Фостий успел убедиться в ее действенности.

Когда они пришли, оказалось, что Ливаний все еще во внутреннем дворике, где разглагольствует перед своими войсками. Фостию пришлось ждать, и он, не привыкший подчиняться чьей-то прихоти, кроме собственной – и еще Криспа, медленно, но верно стал закипать.

Тут из одного из боковых коридорчиков, чьи запутанные повороты Фостий все еще осваивал, вышла Оливрия. Улыбнувшись, она сказала:

– Видишь, сам благой бог благословил наш светлый путь победой. Чудесно, правда? И оставшись с нами сейчас, когда мы сметаем со своего пути все старое, ты получишь возможность стать таким, каким тебе предназначено судьбой.

– Верно, я не тот человек, каким должен был стать, – сказал Фостий, поколебавшись. Если бы он сейчас находился в армии, то половиной сердца, а может, и больше чем половиной, стремился бы к фанасиотам. Оказавшись же среди них, он с удивлением обнаружил, как сильно ему хочется вернуться, и приписал это тому, что прибыл в Эчмиадзин не по собственной воле.

– Теперь, когда наши отважные солдаты вернулись, ты сможешь чаще выходить и сам увидишь, как прекрасен наш светлый путь, – продолжила Оливрия. Если она и заметила нерешительность в его ответе, то виду не подала.

Сиагрий, прах его побери, кажется, замечал все.

Продемонстрировав в ухмылке щербатый рот, он вмешался в их разговор:

– Да и сбежать тебе будет труднее.

– Для побега сейчас погода неподходящая, – как можно равнодушнее отозвался Фостий. – В любом случае, Оливрия права: мне хочется посмотреть, как живут люди, вступившие на светлый путь.

– Она не только в этом права, – заметил Сиагрий. – Твой проклятый папаша не сумел поколотить нас так, как собирался.

Готов поспорить, что к весне этими землями будет править Ливаний, и все пойдет плавно, как вода в реке.

Река, вода в которой не текла плавно, помогла фанасиотам больше, чем солдатские сабли – так Фостий понял, услышав новости. Но и эту мысль он оставил при себе.

– Что вы все о побеге да о побеге? – сказал Оливрия. – Хватит об этом, ведь мы хотим, чтобы ты остался и был доволен жизнью среди нас.

– А мне хочется, чтобы ты была мною довольна, – ответил Фостий. – Надеюсь, такое возможно.

– О, и я тоже! – Оливрия зарделась. А Фостий, впервые со дня похищения, с тоской вспомнил ее освещенное лампой обнаженное тело в тайной подземной комнатке где-то под столицей. И если бы он шагнул вперед, а не назад…

Ливаний завершил речь, и собравшиеся во дворе крепости солдаты радостно закричали. Сиагрий крепко ухватил Фостия за руку:

– Пошли. Теперь у него появилось время для таких, как ты.