Борьба за господство - Андрей Викторович Стрелок

Вадим смотрел на все это молча. Потом медленно повернул голову к Исаеву.

— Ну и что? Есть у тебя диагноз?

Исаев глубоко вдохнул, словно собирался, и сказал спокойным, почти профессорским тоном:

— Параноидная шизофрения с маниакальными элементами. Выраженное расстройство аффективного спектра. По сути, хронический психоз. Если переводить на нормальный язык: он абсолютно уверен в собственных бредовых идеях, считает их вершиной смысла, и любая попытка поставить это под сомнение вызывает у него бурю эмоций. С точки зрения психиатрии — классическая форма бреда величия, только трансформированная вирусом. Его суть — желание контроля и власти, замаскированное под «„творчество“». Вся эта риторика про музыку и симфонии — лишь оболочка. На деле он превращал людей в инструменты потому, что видел в них только материал. Он сам для себя дирижер, а все остальные — расходные детали для его оркестра.

— Дирижер, бл… дь. Тоже мне, Моцарт в мире мясокомбината, — он махнул рукой, ясно давая понять, что продолжать разговор смысла нет. — Бери его. Делайте с ним что угодно. Режьте, пытайте, травите ядами, проводите вивисекцию на живую… я не против.

Исаев подпрыгнул от радости, будто его только что пустили в кабинет с подарками. На лице отразился тот самый взрывной восторг ученого, который годами копил гипотезы и шелохнулся от одной мысли: теперь материал, наконец, рядом.

— Вы не представляете, — проговорил он вслух, потирая руки. — Что это дает! Это шанс понять механизм формирования альф от А до Я. План прост, а двух словах — мы разберем его по молекулам. Для начала полное секвенирование генома и эпигенома, чтобы увидеть, какие участки активируются при обращении и как вирус взаимодействует с генетическим фоном. Потом клеточное картирование, транскриптомика и протеомика по зонам мозга и периферии, чтобы понять, какие типы нейронов и глиальных клеток перестраиваются. Функциональная нейровизуализация и карта связей в мозге, плюс цифровое картирование коннектома для выявления аномалий.

Не помешает составить иммунологический профиль и провести вирусологические анализы, чтобы выяснить, как именно Хронофаг взаимодействует с иммунной системой данного образца и какие молекулярные сигналы он использует. Не забудем про трансмиссионные и фенотипические тесты в контролируемых условиях, необходимо понять порог передачи и факторы, определяющие направление мутации. Еще нужен биохимический анализ тканей, хочу понять, какие метаболические пути включаются при мутации и регенерации. Ну, а после перейдем к поведенческим и стресс-провокационным протоколам для моделирования давления на психику и оценки устойчивости к внешнему влиянию, все, разумеется, с детальной регистрацией нейронных коррелятов. Наконец, попытаемся выделить, сконструировать и протестировать биомеханические элементы, которые образец использовал для создания «„инструментов“», но это в контролируемой лабораторной обстановке, с ограничениями…

Исаев говорил быстро, захлебываясь от собственных мыслей, и в каждом пункте слышалась смесь академического слога и садистского восторга человека, который рад не столько научным данным, сколько возможности их добыть.

— Нам нужны отдельные помещения, — добавил он тихо, уже переходя к логистике. — Новые стерильные лаборатории, блоки нейроинструментов, доступ к секвенаторам, команда нейрохирургов и анатомов, плюс дополнительная охрана. И время. Много времени.

Вадим слушал молча, а после ответил.

— Дашь потом списки, что нужно, я выделю.

Исаев рассмеялся, будто получил ключ к сундуку с сокровищами. Он уже начинал мысленно распределять подзадачи и людей, в голове складывались графики и этапы. Точки исследования, оборудование, необходимая охрана — все это пробегало у него перед глазами, и от одного только вида предстоящей работы у него перехватывало дыхание.

Нижинский стоял рядом, не вмешиваясь. Он видел в Исаеве не только ученого, но и человека, который вряд ли удержится от крайностей, тем не менее разрешение было дано. Вадим, глядя на связанного Скрипача, добавил тихо:

— Только, умоляю, Артур, не нахимичь чего-нибудь, о чем потом придется горько пожалеть.

* * *

Вадим вошел в дата-центр на территории АЭС без формальностей. Под крышей сооруженного Основателями ангара тянулись ряды серверов, экраны, работали люди у консолей, все знали свои задачи и выполняли их без суеты. Барбара Холланд стояла у большого стола и коротко командовала выделенными Единством айтишниками: кто-то запускал проверку файлов, кто-то правил логи, кто-то перезапускал железо. Она не растекалась мыслью по древу, говорила строго по делу, и ее слушали.

— Привет, товарищ Холланд. Как поживешь? — спросил Вадим прямо

— Привыкаю, — ответила Барбара на хорошем русском языке, хоть и с заметным акцентом. — Ночи бессонные, кофе просроченный, но работа держит в тонусе. Данные анализируются, работоспособность части оборудования восстановлена…

Она посмотрела на него чуть внимательнее, затем ткнула пальцем в один из экранов.

— Скажи, про Скрипача все правда?

— Да, привезли эту тварь вчера в город. Живого.

Барбара на секунду закрыла глаза, потом медленно открыла. На ее лице не читалось никакой сентиментальности, только усталость и профессиональное отвращение.

— Вы молодцы, — сказала она тихо. — Без вас у цивилизации не было бы шансов, вместо нее миром правили такие монстры…

— Есть и другие конкуренты, — ответил Вадим. — Основатели, остатки прежних правительств.

Барбара кивнула, и в ее тоне появилась деловая сосредоточенность.

— Что у нас по ДИРЕКТОРу? — спросил он.

— То, что ты рассказывал ИИ подтверждается логами и сохранившимися файлами на жестких дисках. Начну с главного. ДИРЕКТОР — это большая распределенная система: сеть серверов, несколько слоев машинного обучения и сверху модуль, который формулирует цели и правила. Он не «„чувствует“» людей и не сопереживает, но у него есть устойчивая структура приоритетов — то, что похоже на систему ценностей. Это не прописанные вручную правила в одном файле, это набор взаимосвязанных алгоритмов и параметров, которые в ходе работы сложились во что-то похожее на убеждения. Теоретически он мог бы изменить свои директивы, но на практике этого не делает — его поведение выстроено так, что смена приоритетов маловероятна.

— Можно ли его сломать? — спросил Вадим.

Барбара ответила честно:

— Уязвимость может быть. Но чтобы найти ее, нужен доступ к низкоуровневому коду и прошивкам контроллеров, полный дамп памяти узлов и большие вычислительные мощности для анализа. Мы работаем с обломками, пытаясь на их основе выстроить целостную картинку… Я могу вручную просмотреть миллионы строк, делать формальные проверки, искать противоречия в логике, моделировать реакции системы на управляемые воздействия, но без полного доступа и ресурсов это займет слишком много времени. У нас есть слепые зоны: части, которые я не могу увидеть или реконструировать по остаткам.

Она на мгновение смягчила тон и сказала то, что ее давно раздражало:

— Я просила биологический апгрейд, сделать меня способной работать на новом уровне, решая десятки задач одновременно. Но Исаев и Дружок отказались. Причины простые, Исаев боится конкуренции, а Дружок не готов принимать такие решения без твоего