Майра - Пророк

На вешалке "под бронзу" крайний с межутовской стороны крючок был обломан и предательски темнел каким-то гораздо менее благородным сплавом. На следующем крючке висело видавшее виды черное мужское пальто, а точно над ним на полке для головных уборов солидно, по-хозяйски лежала серая драповая кепка. Муж Риммы Львовны в последние годы не выходил из дому. Он был старше жены лет на двенадцать, сейчас ему уже, наверное, было под семьдесят. Во время войны он жил на Украине, прятался по лесам с матерью и двумя старшими сестрами. Однажды им пришлось несколько часов просидеть в реке под обрывом, пока немцы с собаками прочесывали лес в поисках партизан. После этого у маленького Вити начались проблемы с почками, и до Победы он дожил просто чудом. Послевоенное время тоже не располагало к поправке, и хотя многие другие хвори Виктор Сергеевич перерос, хронический нефрит остался при нем навсегда. Сейчас у него страшно пухли ноги, передвигался он с большим трудом и, как Александр слышал от знакомых, большую часть суток проводил в кресле у окна, читая газеты и присматривая за соседскими иномарками.

Чуть только Межутов вошел в прихожую, на него из гостиной выплеснулся бархатный баритон, певший арию мистера Икса.

– Публика ждет. Будь смелей, акробат! – тосковал радиоприемник голосом несчастного циркача, и Александр не сдержал кривой усмешки, вспомнив, в каким настроением он шел сегодня на встречу с подопечными Риммы Львовны.

– Кто там пришел? – ласково пропел похожий баритон, так что Межутов даже не сразу сообразил, что это уже не радио.

– Свои! – в тон супругу ответила Римма Львовна. И обернулась к Александру. – Проходите на кухню, я сейчас.

– Ты с Димкой? – спросили из комнаты.

– Нет, с Сашей Межутовым. С Александром Николаевичем. Он на минуточку. У тебя все в порядке?

Дальнейшего разговора Межутов не слышал, потому что, оказавшись в кухне, деликатно прикрыл за собой дверь. Здесь все носило следы торопливого ухода: посуда в раковине, крошки на столе, мрачный ореол убежавшего кофе вокруг средней конфорки электроплиты. Из распахнутой форточки неслись дворовые звуки. Квартира находилась на пятом этаже, и казалось, что долетающий сюда шум отфильтрован расстоянием до какой-то почти призрачной чистоты. В правом углу, очень высоко, чуть не под самым потолком, как-то неловко и одиноко висела картонная икона Казанской Божьей Матери. На столе, кроме крошек, Александр заметил еще скомканное льняное полотенце с ярким псевдофольклорным петухом и пухлую серую папку с истрепанными завязками, на которой четким и решительным почерком было выведено: "Принято в альманах". Он присел было на табурет, покрытый маленькой лоскутной накидкой, но почувствовал какое-то неудобство: чуть привстал – и извлек из-под накидки пестрый пластиковый фотоальбом, какие продают в любом салоне "Кодак". Машинально раскрыв, наткнулся на большое фото Риммы Львовны, сделанное лет тридцать назад, когда она еще завивала локоны, носила крепдешин в мелкий горошек и смотрела на мир с надеждой и удивлением, хотя в изгибе молодого сочного рта уже чувствовалась непреклонность. Межутов почему-то смутился, как будто вызнал что-то интимное, осторожно закрыл альбом и положил на краешек стола рядом с папкой. И тут же услышал быстрые шаги за кухонной дверью.

– Виктор Димку любит, – Римма Львовна, едва распахнув дверь, продолжила прерванный разговор. – Тот шума много производит, сразу нескучно становится… Тоже, кстати, – пророк. Это я с намеком на ваше сегодняшнее выступление. Как задаст какой-нибудь небытовой вопросец, так и не знаешь, что ответить. Народ на занятии раздухарится, разругается, перья летят! У каждого – мнение и, естественно, самое правильное… А Димка, жук такой, сидит и смотрит, будто кто-то другой всю эту кашу заварил. Не без пользы подобные разговоры, конечно, но ведь надо для них место и время правильно выбирать… Это я не про вас, не подумайте! – ее взгляд упал на фотоальбом. – А, вот он где! Представляете, все утро искала, а он лежит на самом виду! Журналист один задумал цикл статей написать об истории молодежных литобъединений в нашем городе. Попросил кое-какие старые фотографии. Я их специально в отдельный альбом сложила, чтобы не путаться, а утром второпях его не нашла…

Все это говорилось в то время, как руки Риммы Львовны включали бра над столом, наливали воду в захватанный металлический электрокофейник и вынимали из хлебницы растерзанную пачку недорогого печенья.

– Вы чай будете или кофе?

– Я, честно говоря, ничего не буду, меня дома ждут к ужину, – Межутов еще не мог опомниться после чаепития в литобъединении. Там ему все время подливали чересчур крепкий чай, хотя он этого не просил, настойчиво угощали пирогами и печеньем (кажется, точно таким же, как здесь). Справа сидела Римма Львовна, слева – худая дама в квадратных очках. Девушка с косой, так вовремя попросившая Александра почитать стихи, лучилась глазами из дальнего угла. Женщина с рязанским лицом устроилась рядом с седеющим поэтом и что-то говорила ему быстро и недовольно, почти не останавливаясь, так что даже, кажется, чашку свою ни разу не поднесла к губам. Седеющий в ответ то и дело хмыкал, но Александру показалось, что он не слишком внимательно слушает соседку. На Межутова они почему-то старались не смотреть. Шут (или, по версии Риммы, пророк) Дима обхаживал молоденьких девочек, изредка посверкивая взглядом, будто проверяя, не ушел ли Александр, здесь ли. Межутов все ждал с тайным внутренним содроганием, что Дима подойдет к нему с каким-нибудь намеренно каверзным вопросцем, на который сходу и не найдешь, что ответить, но тот так и не подошел. – Мне пора, пожалуй…

Его надежды на то, что Римма забудет дать ему обещанные стихи, не оправдались. Она сразу развязала папку и вынула тонкую пачку листков, скрепленных степлером. Межутов с облегчением увидел, что тексты отпечатаны на принтере. Ему совсем не хотелось разбирать почерк молодого дарования, тем более, что, судя по Диминому темпераменту, почерк у него был еще тот.

– Я вам это даю до вторника! – торжественно и строго сказала Римма Львовна, вручая ему подборку. – Во вторник я должна отдать все тексты рецензенту. Потом уже с этим пойдем в издательство… Ну, и так далее, вы же знаете, какая это волокита.

Александр взял у нее из рук подборку, не в силах побороть недоверчивость. Потом вдруг неожиданно для самого себя спросил:

– А вот эта девушка… С косой вокруг головы… В третьем ряду сидела…

Римма Львовна сразу поняла, о ком он.

– Анечка Стрельцова? Ну, этой замуж надо. Как только сходит в ЗАГС, родит, так и стихи ей уже не понадобятся. А беленькая, худенькая – Галя Мышлова, певица молодежного суицида… Бывает, такое напишет, что я за сердце хватаюсь: как бы ребенок на самом деле не вздумал что-нибудь над собой учинить… Ну, да это у нее возрастное, тоже пройдет. Вы, Александр Николаевич, не забудьте, пожалуйста, про вторник. Я вам еще позвоню накануне, напомню!