Виктор Мясников - Похождения сержантов

— Обычные двигуны, — хмыкнула старушка, — какие колёса крутят силой заклятья. А вы, родимые, похоже, недавно в двигуны попали? Левонтий подсуропил, не иначе. Не ходили бы вы к нему. Он колдун злой, засадит в генератор, и будете ему электричество крутить, интернет да холодильник обеспечивать круглосуточно. А у меня, сами видите, никаких механизмов. Одни каменные жерновки да куриные ноги артритные.

— Нам бы это, снова большими стать, — отчего-то смутился Хохматых. — Хотели Левонтия попросить, чтоб обратно, значит…

— У-у, милые, и не надейтесь. Он, говорят, демона Автокатила упустил, через это злой сделался. — Старушка вздохнула участливо. — А большими я и сама вас сделать могу. И возьму недорого — по четыре пуговицы гербовых. Ну, что, по рукам?

— Да у меня их на куртке всего четыре, — оторопел Тубов. — И вообще, нарушение уставной формы. Давай одну за двоих? Хохматых, отдай гражданке пуговицу.

— Ну, и оставайтесь двигунами, жмоты, — махнула рукой вредная старуха. — Небось, Левонтий вас лет на тридцать заклял.

— Да мы согласны! — заверещал Хохматых. — Четыре, так четыре. Можем и фуражки в придачу.

— Фуражка мне ни к чему, а вот палку полосату… — оживилась бабка. — Палку заберу, уж больно хороша.

И она буквально выдрала из руки Тубова жезл. Да тот уже готов был весь мундир отдать, тем более что штаны на заду все равно лопнули.

— А коли согласны, так пожалуйте сюда.

Старуха вынула из-за печи деревянную лопату, отполированную до смуглого блеска многолетней эксплуатацией. С мечтательной улыбочкой, лизнув губу, провела пальцем по длинному ряду зарубок вдоль древка. Положила лопату на сундук, указала:

— Ложитесь рядком. Ручки сложить на груди. И не забудьте сперва пуговицы оторвать, — она цыкнула зубом.

— Одну минутку, гражданочка, — Тубов с пыхтеньем рвал пуговицу.

— Можете звать меня баба Таня, — улыбнулась старушка по-доброму и снова прицыкнула. — Я сейчас ещё печку маленько подтоплю, и начнём обряд, благословясь.

Старуха загремела печной заслонкой, труба взвыла, затрещали поленья. Кот с мурчанием тёрся о валенок, опасливо поглядывая на сержантов. А те уже сложили пуговицы кучкой на краю сундука, сами вскарабкались следом и умостились на лопате.

— Баба Таня, а что за обряд? — полюбопытствовал Хохматых.

— А я вас, голубчики, натру всякими снадобьями волшебными, посыплю порошками чудесными, потом в печь поставлю. И там вы сразу начнёте расти, расти, а когда вырастите, выйдете вон. Только раньше не выскочите, а то останетесь недоростками. И позже тоже нельзя — вымахаете с коломенскую версту.

— Ну, это не беда, — даже обрадовался Тубов. — Меня бы метр девяносто пять устроил.

— Баба Таня, — подал голос Хохматых. — А я вот тоже вопрос спросить хочу. Чего это нам все за шурум-бурум кричат?

— А это, голубчик, милый ты мой, такое заклятие — демонов успокаивает. Старинное, персидское ещё. Шурум-бурум — сильная вещь.

Она подошла с берестяным туеском, выхватила горсть крупнозернистой серой соли и принялась кидать сержантам за воротник и в рукава. Пояснила:

— Энто, голубчики, четверговая соль, самая сильная. Сейчас на неё заклинание скажу. — Она откашлялась, запритопывала валенком. — Солёный, ядрёный, в печку сажёный. Расти высоко, раздавайся широко. Румяный, душистый, пышный да плечистый. Сочный, смачный, кругом удачный. Девкам в удовольствие, мне, старой, на продовольствие. — Последнее слово произнесла особенно невнятно. И тут же сменила тон: — Под мышки чесночок зажмите. Злые чары отгоняет — исключительно! А запах! Сейчас ещё волшебной мазью вас напомажу, голубчиков.

Она принялась поливать сержантов из пластикового ведёрка густой белесой жидкостью. Тубову ее запах показался подозрительно знакомым.

— Баба Таня, а это зачем? — спросил он. — Форму же не отстирать будет.

— А это чтобы ты стал красавцем писаным, вот зачем.

— Блондином с голубыми глазами? — Тубов аж подскочил. — И рост метр девяносто пять?

— Конечно, — ласково улыбнулась баба Таня, заливая чудесным составом сержанта с ног до головы. — И бицепс, как у Шварценеггера.

Тубов хотел что-то сказать, но поперхнулся — в раскрытый рот пролилась волшебная мазь. Когда проглотил, воскликнул удивлённо:

— Да это же майонез!

— А ты чего ожидал? — сварливо избоченилась баба Таня. — Верблюжьего кумыса? Или «Шато де Пессак-Леоньян» восемьдесят пятого года? Чем богаты — тем и рады. Лежи давай смирно, а то будешь пузатым карликом, а не белокурым бестием. Мой майонез ему не по ндраву. Ты слышал, Сигизмунд? — обратилась она к коту.

Кот осуждающе мявкнул.

— Да не, я ничего, — пошёл на попятный Тубов. — Хороший майонез, вкусный.

— Вот потому лежи и помалкивай, — строго приказала старуха. — А я выйду на огород. Ещё одну травку найти надо. Облом-трава называется. Духовитая…

Скрипнула дверь, потом крыльцо. Донёсся приглушённо голос бабы Тани:

— Сигизмунд, ну-ка быстренько укропчику мне сооруди пару пучков.

— Дюже мне всё это не нравится, — вздохнул Хохматых. — Особенно кот.

— Да и мне подозрительно, — поддакнул Тубов, слизывая с верхней губы майонез. — Где это видано, чтобы кота Сигизмундом звали? — Он сел на лопате. Майонез сползал с него как покрывало с юбилейного памятника.

Изгнанное выстрелами зверьё возвращалось в избу. Тараканы, как обычно, строем. Ёжик продефилировал на задних лапах, растопырив иголки, пофыркивая презрительно. Мышей пришло явно больше, чем убегало. Крыс тоже. Мыши летучие повисли на потолке и разглядывали сержантов, настороженно шевеля ушами. Потом явился какой-то хорёк, которого вообще тут не стояло. С важым видом уселся возле печи, заткнув за ворот белый платочек и держа в одной лапе вилку, а в другой — столовый нож. Потом в дверную щель, цокая когтями, проскользнула какая-то облезлая серо-бурая лисица, села рядом с хорьком и начала разглядывать Тубова, словно портной, собирающийся снять мерку. Или гробовщик, прикидывающий габариты клиента.

— Кто там пришёл? — высунулся из майонеза Хохматых.

— По-моему, пришел песец, — уныло ответил напарник.

— Что? — подпрыгнул Хохматых. — Ты, как знаешь, а я линяю.

Он решительно сполз с сундука и побрёл к дверям, пятная грязные половицы майонезными кляксами.

— Чего ты? — Тубов соскочил следом, схватил напарника за скользкий рукав. — Не хочешь быть блондином, стань брюнетом.

Сзади раздалось противное хлюпанье. Это песец торопливо жрал с пола майонез, кося жадным глазом на сержантов. Хорёк, отложив нож и вилку, стирал салфеткой слюни с разочарованной морды.