Джульет Марильер - Сын теней

Мой отец и дядя Лайам далеко не во всем были согласны друг с другом, но оба они наотрез отказывались обсуждать это событие. Мать Эамона умерла, рожая Эйслинг. Таким образом, Эамон рос, обладая несметными богатствами, огромной властью и переизбытком влиятельных советчиков: Шеймуса — своего деда, Лайама, когда-то помолвленного с его матерью, моего отца, который тоже каким-то образом оказался со всем этим связан. Даже удивительно, как это Эамон смог стать самостоятельным и, несмотря на юность, держал в своих руках управление имением и немалым вооруженным отрядом. Возможно, это и объясняло его серьезность. Эамон закончил беседовать с одним из молодых друидов, бросил взгляд в мою сторону, и тут я поймала себя на том, что пристально его рассматриваю. Он слегка улыбнулся мне, словно показывая, что мое любопытство его ничуть не трогает, и я отвернулась, почувствовав, как краснею. Ниав просто дурочка, подумала я. Вряд ли она найдет лучшего жениха, а ведь ей уже семнадцать и стоит выбрать кого-нибудь побыстрее, пока этот выбор за нее не сделают другие. Этот брак обеспечил бы нам крепкий союз, помог бы нанести бриттам серьезный удар, когда придет время.

Друиды приближались к концу вереницы встречающих, приветствия близились к завершению. День клонился к закату. В поле за амбаром большого дома ровными рядами лежали готовые к работе плуги, вилы и другие сельскохозяйственные орудия, необходимые в новом сезоне. Мы прошли по тропинкам, все еще скользким от весенних дождей, широким кругом окружили поле, и наши тени далеко вытянулись под лучами заходящего солнца. Я увидела, как Эйслинг тихонько ускользнула из-под опеки брата и через некоторое время, будто случайно, появилась рядом с Шоном. Если она решила, что этот маневр остался незамеченным, то сильно ошиблась, поскольку облако ее темно-рыжих волос так и притягивало взгляд, как ни пыталась она стянуть их сияющую массу лентами. Когда Эйслинг подошла к моему брату, порыв ветра бросил ей на лицо одну длинную яркую прядь, а Шон протянул руку и ласково заправил ее за ухо. Мне не было нужды дальше следить за ними, чтобы почувствовать, что она вложила свою руку в его, и брат жестом собственника сжал ее пальцы. "Ну что же", — подумала я. — "Хоть кто-то здесь умеет принимать решения". Возможно, не так уж и важно, на ком, в конце концов, остановится Ниав. Не один, так другой союз между нашими семьями все же будет заключен.

Друиды полукругом встали вокруг разложенных рядами инструментов, а напротив них встал Конор, чей белый балахон был обшит золотой каймой. Он откинул назад капюшон, открыв сверкавшее вокруг его шеи золотое ожерелье — знак его власти в священном братстве. По их стандартам он был еще юным, но на лице его лежала печать веков, а спокойный взгляд таил в своих глубинах знания, которых хватило бы на несколько жизней. За эти восемнадцать лет в лесах он прошел очень долгий путь.

Лайам, глава нашего дома, шагнул вперед и передал брату серебряный потир[1], наполненный нашим лучшим медовым напитком. Он был сделан из самого отборного меда и сварен на воде из особенного источника, чье местонахождение хранилось в глубоком секрете. Конор серьезно кивнул, затем начал медленно двигаться между серпами и плугами, лопатами и заступами, ножницами и тяпками, и каждую из них, проходя, окроплял несколькими каплями священного напитка.

— Здоровый ягненок в утробе овцы! Река молока из сосцов ее! Теплая шуба на овечьей спине! Щедрый урожай от весенних дождей!..

Конор шел размеренно, неся серебряный потир в одной руке, а березовый посох в другой, и белый балахон вился и закручивался вокруг его ног, будто живя собственной жизнью. Мы все молчали. Даже птицы, похоже, прекратили свою болтовню на окрестных деревьях. За моей спиной через ограду заглядывала пара лошадей и серьезными, темными глазами следила за человеком, произносящим тихие слова.

— Благословение Бригид на наши поля этим летом! Да будет длань ее над нашим новым урожаем! Да принесет она новую жизнь! Да прорастут наши зерна! Сердце земли, жизнь сердца — все в мире едино!..

Так он и шел, и над каждым инструментом простирал руку и ронял несколько капель драгоценного меда. Солнце опускалось за дубы, его свет становился золотым. Последним был плуг на девять быков, сделанный много лет назад под руководством Ибудана. С его помощью самые каменистые поля становились мягкими и плодородными. Мы обвили его гирляндами из желтой пижмы[2] и душистого вереска, и Конор остановился перед ним, с поднятыми руками.

— Да не падет никакая беда на наши труды! — провозгласил он. — Да не поразит болезнь наш урожай, да не падет немощь на наш народ! Пусть труд этого плуга и наших рук даст добрый урожай и благодатное время. Спасибо тебе, мать-земля, за дожди, возрождающие к новой жизни! Благодарим тебя, ветер, вытрясающий семя из огромных дубов! Хвала тебе солнце, греющее молодые ростки. Честь и слава тебе, Бригид, возжигающая огни весны!

Хор друидов повторил последнюю фразу звонкими, глубокими голосами. Потом Конор вернулся к брату и вложил потир в его руки, и Лайам что-то сказал ему, наверное, о том, что стоит распить остатки вместе после ужина. Церемония почти закончилась.

Конор повернулся и прошел вперед. Шаг, другой, третий. Он протянул вперед правую руку. Высокий юный послушник с кудрявыми волосами ярчайшего рыжего цвета быстро вышел вперед и взял у него посох. Он стоял в стороне, глядя на Конора, и от напряженности его взгляда у меня по спине побежали мурашки. Конор воздел руки к небу.

— Новая жизнь! Новый свет! Новый огонь! — произнес он, и теперь его голос был не тихим, но мощным и чистым, звенящим в лесной тишине, подобно колоколу. — Новый огонь!

Руки его были подняты высоко над головой, он будто тянулся к небу. Раздался странный глухой звук, в воздухе возникло мерцание, и вдруг над его руками вспыхнул свет, пламя, такой яркости, что слепило глаза. Друид медленно опустил руки. Между его ладонями все еще горел огонь. Такой реальный, что я с трепетом ждала: вот сейчас кожа Конора пойдет пузырями от нестерпимого жара. Послушник приблизился к Конору с незажженным факелом в руках. Под нашими завороженными взглядами, Конор протянул руки, коснулся факела пальцами, и тот загорелся ярким, золотым пламенем. Когда Конор убрал руки, они снова стали самыми обычными человеческими ладонями, загадочный огонь в них угас. А юноша с гордостью и трепетом понес драгоценный факел в дом, где от него заново зажгут огонь в очаге. Церемония завершилась. Завтра начнутся полевые работы. Подходя к дому, где после захода солнца должен был начаться праздник, я уловила обрывок разговора: