Наталия Осояну - Невеста ветра

Ознакомительный фрагмент

Муть перед глазами постепенно улеглась, но шум в ушах остался. Эсме мрачно подумала, что спасти ее может только обморок, причем глубокий — ведь потерявшие сознание не видят снов. Или видят? В любом случае идею с обмороком стоило опробовать, но для этого придется постараться, потому что целителю ой как непросто лишиться чувств — для этого ему нужно, без преувеличения, устать до смерти.

Она запустила руку под кровать и выудила предусмотрительно оставленный с вечера флакон из зеленого стекла, тщательно закупоренный пробкой. К острому запаху снадобья, что содержалось внутри, она так и не сумела привыкнуть, но вкус был еще хуже.

Открыть аккуратно, не расплескав ни капли. Пальцами левой руки зажать нос, чтобы не стошнило от запаха.

А теперь выпить…

— Кракен меня раздери! — взвыла Эсме, когда жидкость обожгла ей горло и ухнула в желудок. — Ух, га-адость.

Зелье предназначалось для того, чтобы взбодрить уставшего целителя. Существовала слабая вероятность, что измученное тело Эсме взбунтуется против очередной встряски и даст наконец искомый результат — обморок. Только очень упрямый человек мог бы ради этого глотать противное снадобье день за днем, надеясь, что оно наконец-то подействует не так, как обычно. Впрочем, выбор был невелик: либо она весь день слоняется по дому снулой рыбиной, либо — раз уж проснулась и намерена открыть двери — пьет эту ни с чем несравнимую гадость. Недаром Велин, ее учитель, частенько повторял: «Ты упрямей кархадона…»

На сей раз Эсме опять не повезло — всего-то через несколько ударов сердца в голове прояснилось и даже глаза болеть перестали. Значит, предел ее возможностей еще не наступил и впереди еще сутки мучений.

Или не сутки…

Целительница медленно оделась — она носила белую рубаху с подвернутыми до локтя рукавами и широкую серую юбку до щиколоток, — потом расчесала волосы и повязала голову темно-зеленым шарфом.

За окном просыпался город. Небо заалело на востоке; море пряталось за городскими крышами, выдавая свое присутствие верхушками мачт и стаями чаек-крикунов — они, как всегда, снялись с насиженных мест еще до рассвета.

«Они никогда не спят. Мерзкие создания».

Одна из тварей внезапно спикировала и опустилась на подоконник; отвратительная вонь тотчас затопила комнату. «Заступница… — уныло подумала Эсме. — Отчего именно эта гадина стала символом целительской гильдии?» Она прекрасно знала ответ на свой вопрос, который был прост и сложен одновременно: из всех известных птиц только крикуны могли читать мысли, и к тому же они были клановым знаком семейства, покровительствовавшего гильдии…

Чайка щелкнула клювом, края которого были усеяны острыми зубками, захлопала кожистыми крыльями.

— Пошла прочь! — Эсме не испугалась, хотя прекрасно знала, что птица в мгновение ока может вырвать из нее кусок плоти размером с кулак дюжего матроса. — Улетай!

Чайка наклонила голову, ее красные глаза злобно блеснули. Эсме вдруг ощутила идущую от хищницы волну ненависти, и ей сделалось не по себе: вечно голодная чайка думала о еде, но мыслеобразы выдавали желание поживиться вовсе не рыбой. Эсме не знала, были это подлинные воспоминания, но увиденного хватило, чтобы заставить ее перейти от слов к действиям.

— Ах ты, мерзкая тварь! — девушка схватила первое, что подвернулось под руку, — это оказалась подушка, — и швырнула в птицу. Та, конечно, увернулась с легкостью и тотчас атаковала в ответ, но совершенно неожиданным образом: если раньше Эсме ощутила лишь отголосок кровожадных мыслей крикуна, то теперь ее накрыло по-настоящему. Целительницу чуть не вывернуло наизнанку от отвращения. Зрелище распотрошенных внутренностей не было для нее внове, но чайка добавила к отвратительной картине удовольствие и предвкушение роскошного пира, а вот этого целительница вынести не смогла. Позабыв об опасности, она бросилась к птице — и схватила воздух. Выдав напоследок издевательский вопль, чайка присоединилась к своим товаркам — вместе они будут кружить над Тейравенской пристанью до позднего вечера, досаждая морякам криками и воруя рыбу у тех, кто зазевается.

Эсме осторожно выглянула наружу. Подушка, конечно, угодила прямиком в сточную канаву. Одно хорошо — можно не выходить на улицу. Интересно, кто-то из соседей видел, что сей замечательный снаряд вылетел именно из ее окна?

Девушка закрыла глаза: мыслеобразы ускользали, будто серебристые рыбешки.

Что же она собиралась делать?

…ах да. Открыть двери.

Дом Велина располагался гораздо ближе к пристани, чем лавки двух других целителей Тейравена. Возможно, в другом городе это обстоятельство стало бы решающим в борьбе между лекарями, ведь у больного матроса нет времени, чтобы бродить по незнакомым улицам в поисках того, кто окажет ему помощь, — в другом городе, но не здесь. Еще до того, как Велин приютил у себя Эсме, его слава оставляла желать лучшего. Возможно, все дело было в том, что Велин не был местным: много лет назад он сошел на берег и больше не вернулся на борт фрегата, оставшись навсегда в шумном и грязном Тейравене, где уже жили два целителя. На что он надеялся? Чужак всегда остается чужаком, пусть даже по способностям многократно превосходит тех, кто с рождения слышал вопли тейравенских чаек-крикунов.

Эсме спустилась на первый этаж, открыла двери настежь и взялась за метлу. Велину бы не понравилось, что она нарушает порядок: уборку полагалось делать вечером, чтобы с утра ничто не мешало рабочему настроению. Всякий раз она хотела возразить, что утренняя разминка с метлой в руках помогает ей привести в порядок разбредающиеся мыслеобразы, но не осмеливалась перечить учителю. Велин умудрился подчинить свою жизнь строгим правилам, оставаясь при этом загадкой для Эсме. Он никогда не говорил с ней о своей родине и о фрегате, на котором служил. Лишь однажды Эсме удалось послушать парочку смешных историй, но она не была уверена, что они и впрямь произошли в действительности: воображение у Велина было богатое, и он порою рассказывал сказки собственного сочинения, желая повеселить вечно грустную ученицу.

Это было прекрасное время — и теперь оно тоже на дне.

Великий шторм не щадит никого и ничего.

Не выпуская из рук метлы, девушка застыла. Мельтешение мыслеобразов перед ее внутренним взором участилось, постепенно превращаясь в маленький водоворот, в самом центре которого возник сундук. Обычный сундук, вроде тех, в которых Велин держал свои книги и зелья; такой есть у каждого лекаря, только вот Эсме хранила в нем не совсем то, что следовало бы.