Михаил Михеев - Воин и маг

На полголовы выше всех женщин на выселках — даже дочери кузнеца, а уж та здоровенная, вся в отца.

Мать полдня убила, собирая ее лохмы в замысловатые пряди. Смеялась сидела, теперь плакать придется.

Вся деревня наперед знала: первыми пойдут глашатаи — заглянут в каждый двор, зачитают графский указ, дескать, явиться всем девицам немужним к дому старосты и построиться для дальнейшего осмотра. За глашатаями приедут конные сваты — поговаривали, среди них даже маг — на предмет целомудрия проверяет, на слово не верят. Все шло по плану, пока взгляд молоденького мага не уперся в Джу. И изменился странным образом. В нем сочетались одновременно благоговейный ужас и робкая надежда.

Сваты вот уже битый час о чем-то спорили — невесты застыли в ожидании. На запах благовоний слетались мухи и пчелы, под палящим солнцем потели и начинали смердеть тела, текла ручейками пота краска с лиц… Джурайя от скуки постукивала пальцем по стене старостовой избы, как бы случайно ей в такт из леса отзывался дятел, насвистывали щеглы, стрекотали сороки. Девушка так увлеклась, что проглядела судьбоносный момент — от сватов отделился немолодой воин с усталым лицом, развернул грамоту и начал зачитывать вслух:

— Девица восемнадцати-двадцати трех весен. — Пометочка острой палочкой о соответствии — чирк. — Ликом благородна, по происхождению крестьянка. — Чирк. — Станом крепка, ликом светла. — Чирк-чирк. — Целомудренна — освидетельствовано магом третьего ранга. — Чирк. — Зубы белые, крепкие, в достаточном возрастной норме количестве. — Чирк. — Явилась чисто вымытой, не изукрашенной, без следов приворота — освидетельствовано магом третьего ранга. — Чирк-чирк-чирк. — Наделена даром естественного (наследственного) происхождения. Вы нам подходите. Соберите необходимое для недельного путешествия и ожидайте в своем дворе сопровождающих. Вас доставят к месту прохождения семейной службы — все верительные грамоты на титул, поместье и содержание будут вручены вашей семье накануне официальной даты свадьбы.

«Щелк каблуками — и увел за собой лоботрясов, — начала размышлять Джурайя. — В трактир пошли — обмыть удачную сделку, сволочи.

…Списочек, вы нам подходите… А вы мне подходите? А меня кто спросил?! Я хочу?!!! Не так я хотела восемнадцатое лето провести. Надо было раньше сматываться — по-хорошему хотела, с родительским благословением в ученицы мага, в город. Ведь есть же дар! Только пользоваться не умею…

Мать счастливая — аж плакать хочется, отец заикнулся — негоже девку без любви за старика, мать бровь подняла, к сковородке примерялась, он и замолчал. Молчун он и есть Молчун. Пойдет теперь в землянку, горе в настойке топить. Один он меня понимает, да и то помочь не может. А мать — мать уже и сундучок походный к воротам подтащила. Дочечка, платьев не кладу, только вот сменные на дорогу — по одному на каждый день, дочечка, вот тебе рукоделие — будет чем в карете заняться, платочек вензельный графу в подарочек вышьешь, дочечка, а мыльца-то душистого в дорогу нет — побегу у жены мясника займу… Дочечка… А раньше-то: Райка — опять порты мужские натянула! Райка — от Ценя пойдешь, от клопов зелье захвати. Все, не могу молчать, пора прекращать балаган».

— Успокойся, никуда я не еду.

«Я думала, мать или кондратий обнимет, или она сковородой любимой меня прибьет, или всю посуду переколотит, а тут тишина зловещая наступила — потрогать можно. Медленно обошла вокруг меня, руки в боки уперла, глаз прищурила…»

— Только посмей, дрянь, графского указа ослушаться. Ослушаешься — не дочь ты мне. Всю жизнь ты мне испортила! — Звук нарастал и нарастал, голос срывался на ультразвук. — Я костьми лягу, а за графа ты выйдешь! Титул… Поместье… Рента… Да как ты смеешь?!!! Да кто ты такая?!!!!!

«…Хороший вопрос — а правда, кто?»

Джурайя и сама не знала: того, что она подкидыш, от нее не скрывали — чтоб благодарна была, чтоб каждый день помнила, чем она матери с отцом обязана.

Нашли ее на меже, да так удачно нашли — что не пересказать. Отец — тогда еще просто Молчун, муж Мариссы-бездетной — с кумом по утренней росе косили на лугу, а тут возьми да и воткнись коса в землю. Возле тонкой шейки лежащего в траве ребенка. Не воткнись коса — и голова с плеч, у Молчуна ноги подкосились. Так, на полусогнутых, он и пошел к своему дому, неся дитя на вытянутых руках. В дом внес, а рук разжать не может, губы трясутся, головой мотает, мычит нечленораздельно… Хорошо кум подоспел — влил стакан настоечки в рот, и отпустило. Расслабился, поплакал, Мариссе, застывшей, как жена Лота, рассказал, как дитя нашел. Сбежалась вся деревня, пришел и Цень — он-то и сказал, что ребенка им небо послало, счастье это и дар небес — Джу Ра Йя, как говорят у них на родине. Так и назвали. А уж как счастлива была Марисса — двадцать лет всех богов молила, а так и не смогла даже и зачать ни разу, а тут такой подарок, действительно, дар небес, Джурайя, доченька. Ребеночек был прелестным, не больше месяца от роду, в ямочках и ниточках пухленькие ручки-ножки, мраморно-белая кожа, яркие губки и серьезные серые глазки.

Первые годы Марисса наслаждалась материнством, а потом началось…

Дочь росла смышленой и самодостаточной, пеленки перестала пачкать с полугода, басовитым криком оповещая о естественных потребностях, начав ползать, не лезла куда не надо и не портила чего не просят, спустя семь месяцев после своего чудесного явления встала на ножки, и через месяц уже ходила вразвалочку с важным видом по избе, таская под брюхом висевшего с обреченным видом кошака. В год девочка не заговорила. Не заговорила она и в два, и в три…

Соседи стали шептаться за спиной Мариссы — найденыш-то слабоумный, не зря на меже оставили. Сначала Марисса ждала — ведь бывает так, заговорит попозже. Потом впала в отчаянье, потом раскаялась, что не сдала в приют обузу, — стыда бы такого не натерпелась, а однажды, придя домой с утренней дойки, застала дома чудную картину.

— …ты не бойся, Молчун. Я мамке не скажу, что это ты ее любимую чашку расписную разбил, — говорил детский басок из-за приоткрытой двери.

«Вот шалопай! Опять соседский мальчонка у нас сидит — как медом намазано, хоть тряпкой гони», — подумала Марисса, перехватывая полотенце и заходя в комнату. За столом сидели Молчун, Джуня и… больше никого. Ну кошак. А говорил кто?!

— Джуня, Джуня, деточка, это ты сказала? Ты? Скажи маме! Скажи, я не буду Молчуна ругать, только скажи!

— Мамуль, ты чего голосишь? — невинно поинтересовалась негодница, как будто ничего ТАКОГО не произошло.

С тех пор все выселки знали, что Джуня — чудо ребенок, что она говорит как семилетняя и откуда все знает — непонятно, но о-о-очень интересно. И Марисса опять купалась во всеобщем внимании и уважении — как же, вырастила сиротку, выучила, ночей не спала, а ребенка выправила. Восторги поутихли через какое-то время, началась спокойная и довольная жизнь, пока не грянула беда…