Райдо Витич - О чем молчит лед

— Не твоя то печаль, моя Мадуса. В старые времена лебедь да сокол вместе летали, а впредь ино станется. Всяк норовить будет друг дружку подножку сделать. И воевать станут вровень один одним кичась, другой другим. Это вы еще помните, что отец сеет, а мать родит и что тот, что другой без дружки пусты, что печаль дитячья. Запамятуют следующие. Одно знать будут, с молоком материнским впитают: девка для бавы, цена ей хмельного глоток. Муж всему голова, мужчина здесь хозяин, в его все воле. Конец сравенству, начало розни.

— Шибко темно задумка твоя да далека. Слушаю тебя и диву даюсь — неужто сам веришь, что будет то? Ма-Ры род оморочил и думаешь власть твоя сталася?

— Почто нет? Зернышко кинь на благодатную почву — колосок вырастит, а с колоска сколь зерен выйдет и опять засеется? — улыбнулся змей.

— По весне всегда вместе с рожью сорняк к Яру стремится, заодно из землицы рвется. Только на то мы есть, что бы его изничтожить, не дав посев погубить.

— Умны речи твои, не по ребячьи судишь. Добро. Только одно не учла, царица моя — коль не кому будет сорняк тягать, коль не узрит люд его да не отличит рож от вьюна, что выйдет? Ты на Ма- Ру глянь: разве ж зрит она куда ее обида на мужа кинула? Куда род свой она утянула и в чем сама варится? На что обиду таила? На долг кнежий да мужний, на то что выше родовичей ее поставил. Вот она червоточина. А прибавь гнильцы и пойдет посев гибнуть. Сейчас еще кривь от прави отличить можете, а те, что после вас родятся или уже народились по-иному мыслить станут, иное видеть, иначе жить. Что для вас кривь, ля них правью станет. А другие и те что за ними? Укрепят то, о былом запамятовав. Наша кровь размножится от отца — сыну, от сына его сыну, и не упомнят они Закон ваших Щуров, договор с дивьими. Пуста для них ваша Лада будет, род лишь обузой станет. За себя и для себя — вот закон явий станет. То ладно, то и нужно. О дивьих вовсе забудь — сгинули они, уходят, а кто останется с теми через детей наших грызться люд будет за скверну принимая и тем все более их от себя отметая. Разломитесь как каравай на две краюхи — не сложить поперво. И не арьи племена — мы тому тропу укажем, межу меж кем надо проведем, как меж соколами и лебедицами. Дай срок, забудут от природы данное да Щурами вашими заповеданное, что мы дадим то и упомнят. Алчить каменья будут как мать, брюхо тешить и чресла, как отец. И славу добывать не в чести явий, а чести навей — кладах кадовых, лютуя над своими же. А не свои. Мы-то знали срок свой, подоспели. Теперь дети навьи по миру Прави как по тому ходят. Их это терем теперь, — и руку на живот Дусы положил, огладил. — Вскорости сынов мне родишь, их превыше дев поставлю, наделю щедро. Царь я, клады кадовы для меня не тайник. За лал душу купят, за самородок — десяток жизней заберут. Сильны будут и умны по отцу, красны да на вид прилюбезны — в мать. Как ты меня приволобила — других приволобят. Служить им станут от мала до велика. Кнежить будут по закону нашей крови. Весь мир им поклонится, рабами их весь люд станет.

— Чем же девочки не по сердцу? — прошептала холодея.

Наг зыркнул на нее и промолчал. Да слов не надобно — так поняла. Женщина дитя родит, женщина ему первый урок дает. Женщина кашу варит, ею семью кормит, а что в варево кладет из думок, то в голову да сердце и входит. Женщина лад в семье хранит, женщина же род длит. И какова она — таков и род. А поставь ее ниже да упрячь — ведовское от природы данное выходить начнет, мутить ей душу и всех округ. А не учена да с рожденья скверненная да обиженная, чернотой пойдет. На семье, на отце, на дите скажется. И пойдет хмарь гулять по сердцам, заляжет камнем на сурь-е ребенка.

Эва как закрутил наг! Черным черна душа его!

Мужчины зрят умом, женщины сердцем и вместе они сильны как сам Яр. А розобщи — ослепнут и ослабнут.

Неравность затеял наг, а за ней глядишь и неравность суженных начнется. Кто с кем, а и зачем да почему, сходится станет. Блуд по земле пойдет, а от него пуще в темень люд падет и себя вовсе потеряет. Закрутит лихо по сердцам. Ниточка за ниточкой одно да другое потянется и покатит лихо по миру. Так и поделится собой с каждым.

Ой, Щуры, что ж вы думали, почто не упредили смуту да погибель верную?

«Прости Щур за мольбу скверную — не дай мне дитя от нага! Забери лучше, хане отдай!» И подумалось — коль случится, рез достанет да по тропе предков сама пойдет.

Тут Шеймон появился и Масурман — нагами. Выше крыш высились и ползли к Шахшиману, держа на весу мужчину за руки. Кинули в снег у ног своего царя и людьми обернулись.

Мужчина же тяжело поднялся, стряхнул снег с кудрей и уставился исподлобья на Шахшимана.

— Мал! — качнулась Дуса, понимая что хорошего наг задумать не мог, приведя сородича пред очи девушки.

— Шибко мне страх твой по нраву, — ухмыльнулся тот, головой качнув, и на сокола воззрился. — Зришь, кто перед тобой?

— Погань чешуйчатая! — бросил тот, как в лицо плюнул.

— За поношенье ответ держать придется.

— Спужался я тя, змеюки вередливой!

— Засеку, — предупредил холодно. Муж глазами сверкнул, но и чуть не опечалился, гордо стоял, не кланяясь.

— Не тронь его! — взмолилась Дуса, а Мал будто не видит ее, не слышит:

— Грозить и огнь водице горазд.

— Горделив ты с избытком.

— По чести живу!.. Малых дев не полоню и в мужние игры с детьми не играю!

Наг бровь выгнул:

— Мадуса жена мне по чести взятая, по сговору общему.

Дуса крикнуть хотела — лжа то! А Шахшиман губы ее накрыл да смял по-хозяйски, свою власть над ней выставляя. Обвил, сил лишил и на Мала уставился: зришь? Не супротивничает. Правду я сказал.

По волосам погладил квелую, пропустил сквозь пальцы: мое.

— Захочу — на твоих глазах возьму. Слова поперек не скажет…

Деве хоть сквозь землю провались — ославил, не отмыться. Все пути в обрат отрезал.

Дернулась только и вновь затихла — крепки объятья поганого, а чары того шибче. То ли сон, то ли туман стелет, дурманом одолевает.

— А не за тем зван ты. Хочу подарить тебя подруге моей да не знаю по сердцу ли дар ей такой.

— Да, — выдохнула поспешив. Наг улыбнулся и руку ей свою выставил:

— Годен дар? Благодари.

У Мала глаза вспыхнули: не смей! Девушка же замерла, понимая, что змей ее намеренно перед родичем склониться заставляет, хозяином его признать. Сделай так-то и нет у раничей кнеженки — раба навья, нагом опороченная под нага же согнувшаяся. Знать и другим гнуться, скверну ладой признавать.

Не сделай — что утворит неведомо. Погубит Мала ведь, в наказанье да назидание покуражится.

Дуса голову лишь склонила до руки, выбрав ни то, ни другое.