Ольга Онойко - Далекие твердыни

— Я раздену вас, госпожа. Закройте глаза, если хотите.

Заклятия необходимы сложные, незнакомые Рэндо, ему приходится сосредоточиться на них и отогнать посторонние мысли. Сейчас он рад этому. Интайль дрожит, но он выключил ее болевую чувствительность, и айлльу, зажмурившись, даже пытается улыбаться… Склоняясь над нею, Рэндо забывает о времени; ему то кажется, что прошло всего несколько минут, то — что он трудится здесь уже несколько суток. Точно капли в водяных часах, из него медленно уходят силы. Купальня освещена заклятиями, которые не тускнеют со временем, окна замазаны; не понять, день ли на дворе, ночь ли… Наконец, тело госпожи Интайль содрогается и исторгает плод.

У нее тройня. Поэтому еще сколько-то вечностей проходит, прежде чем айлльу совершенно освобождается от ноши, и Рэндо переводит взгляд туда, где в крови и слизи лежат они.

От усталости он даже ничего не чувствует.

Чудовищные твари крупны, вполне готовы жить: глаза, налитые кровью, выпирают из глазниц страшно деформированных черепов, конечности ужасающе похожи на звериные лапы, шкура покрыта редкой белесой шерстью. «Да они живые», — безразлично думает Рэндо. Существа шевелятся, дышат, издают звуки. Интайль не открывает глаз, но слышит их скулеж. Айлльу напрягается и всхлипывает от страха и растерянности.

«Для рождения красоты нужны свобода и одиночество», — сказал когда-то Маи Ундори, красивый, насмешливый, гениальный… «Какую красоту ты хотел создать, Маи? — думает губернатор в глухом отчаянии. — Такую?!»

И Рэндо Хараи, закусив губу, говорит — устало, спокойно, без гнева и колебаний:

— Я убью его.

Двери купальни сотрясает тяжелый удар.

Солнце садится.

Айарриу, неподвижный как статуя, стоит на страже. Он не видит Тайса, но чувствует его запах; тиккайнаец рядом и смотрит на него. Айарриу все равно, что он думает. Принц эле Хетендерана стоит спиной к дверям, за которыми вот уже много часов Высокий Харай спасает жизнь его матери, и единственное, что его тревожит — это судьба Айелеке. «Я буду просить за нее, — снова и снова мысленно повторяет Айарриу. — Он выйдет, и я попрошу его… Он спасет ее. Я буду просить…»

Рэндо ничего не говорил о том, как сумел отнять королеву айлльу у Желтоглазого. Но вышел из дома Ундори он в одиночестве, хозяин не провожал его, и отъезд был спешным. Айарриу чуял, что все это не закончится легко и просто. Поэтому, ощутив приближение Желтоглазого, он не удивляется. В глубине души он ждал этого. Это должно было произойти.

Коляска Желтоглазого летит, как пущенная из лука стрела. Сам Желтоглазый в такой ярости, что это доносится вместе с его запахом. Но айлльу, против обыкновения, почти не чувствует страха. Полковник Ундори, верно, обезумел, если решился на открытое столкновение с Хараем. Как бы Харай ни любил его, но если Желтоглазый посягнет на тех, кому Рэндо обещал защиту, ему не поздоровится. До сих пор Желтоглазый понимал это и старался погубить Рэндо исподтишка, чужими руками.

Сейчас он ставит на карту все.

Коляска останавливается. Сторож хорошо знает полковника Ундори, друга губернатора, да и имей он приказ, не смог бы он остановить его. Стремительным шагом Маи пересекает двор. Желтые глаза его пылают. Он безошибочно, точно имеет чутье такое же острое, как у айлльу, определяет, где искать Хараи.

…Желтоглазый стоит перед Айарриу.

Поодаль беззвучно, как призрак, появляется Эн-Тайсу. По его лицу нельзя понять, что он думает, по запаху понятно — ждет.

Эле Хетендерана смотрит в тигриные желтые глаза. Прямо, спокойно.

— Стережешь хозяина, красавчик? — усмехается полковник Ундори. — Ну-ка, в сторону.

— Приказано никого не пускать.

Улыбка уходит с лица Желтоглазого.

— Пшел вон.

— Приказано никого не пускать.

— Тварь, — говорит Ундори почти с удовольствием. Пальцы его стремительно вычерчивают какое-то заклятие, он поднимает палец, вокруг которого пляшут искры. — В сторону. Или твои мозги превратятся в кисель.

«Это пустые слова, — думает демон. — Он не посмеет ничего сделать. Я исполняю приказ Харая», — и это чистая, явная правда, но глубинный страх, который Желтоглазый поселил в его душе, все же слишком силен. Ярко-белая кожа айлльу не может побледнеть. Лицо Аяри делается серым как пепел.

— Приказано никого не пускать.

— Бесы и Бездна! — рычит Ундори, теряя самообладание, и отшвыривает Аяри со своего пути. Физически, без применения магии, человек намного слабее айлльу, но прикосновение Желтоглазого отвратительно, а тело слишком хорошо помнит прежние его прикосновения и боль, которую он причинял. На миг колени Аяри слабеют, он ударяется спиной о дверь, и полковник ухмыляется, протягивая руку…

Вторая, незапертая створка двери отворяется.

Навстречу Желтоглазому выходит Высокий Харай.

Рэндо двигается медленно; видно, насколько он устал. Рубашка его насквозь промокла от пота, под глазами набрякли мешки, руки в крови… но глядя на него, Аяри чувствует, что сердце его оковано сталью. Ундори больше не имеет над ним власти.

— Боевые заклинания в моем доме? — медленно говорит губернатор и поднимает бровь.

Полковник отвечает усмешкой, похожей на оскал.

— Прости, не сдержался.

— Зачем ты здесь?

— Зачем?! Ты весьма неприятно удивил меня, Рэндо.

— То же самое я могу сказать тебе.

Маи фыркает и говорит резко:

— Я догадываюсь. Губернатор Хараи, Хозяин Богов, любитель красивых айлльу. Мне следовало об этом подумать. Тебе, должно быть, неприятно сознавать, что все это время ты сожительствовал с животными.

Неожиданно Рэндо улыбается в ответ — задумчиво, почти ласково.

— Вот как ты заговорил, Маи. Что же, так даже лучше.

Ундори отступает на шаг, передергивая плечами, отводит лицо. Он сказал слишком много и сам это понимает. Его слова были пощечиной, но пощечина пришлась по забралу стального шлема.

— Прости, — коротко говорит он. — Прости, Рэндо. Я… я не ждал, что ты решишь растоптать все, что для меня важно.

Хараи молчит. Лицо его, усталое и спокойное, непроницаемо, лишь глаза потемнели, и грозный полковник точно съеживается под этим взглядом.

— Маи, — говорит, наконец, губернатор. — Есть вещи, которых делать нельзя, потому что их делать нельзя. Прости меня. Я должен был сказать тебе это раньше.

Маи болезненно морщится и поднимает руку, точно пытается загородиться от его взгляда.

— Ты по-прежнему дорог мне, — говорит он ровнее. — Я дарю тебе эту самку и ту, другую, тоже. Бесы побери, я их всех тебе дарю, если ты их так любишь. Делай с ними что хочешь. Но…