Алекс Орлов - Золотой пленник

— Кони заметные, если будут бегать — плохо.

— Плохо, — кивнул слуга, — они к своим убегут.

— А своих там две сотни, а в степях — не одна тысяча. Нет, Корнелий, решай с ними здесь — ты ведь у нас скотокрад. — И, заметив, как насупился слуга, поправился: — Бывший, разумеется, бывший.

Слуга ушел с лошадьми в рощу. Капитан все ждал шума, ржания, однако было тихо. Корнелий появился один, без топора, взялся за руки двоих карсаматов и потащил в чащу.

«Здоров, ворюга», — отметил про себя капитан.

Перетаскав убитых, слуга вернулся с топором, очищенным листьями, однако топорище было замазано кровью.

— Как запахнет, все равно найдут, — сказал капитан.

— Не запахнет, ваше благородие! — отозвался Корнелий, быстро поправляя щепочкой следы на дороге и затирая сковырнутую копытами землю. — Здесь крыс много пустынных, они всегда голодные, сотни хватит, чтобы лошадь сожрать.

— Где же там крысам-то жить, я ни разу не видел.

— В старом арыке полно нор.

— А откуда в роще арыки?

— Так раньше на месте рощ богатые дома стояли, с садами, потому и деревья выросли. Так что дня за три все растащат.

— Трех лошадей и трех человек?

— О, ваше благородие, видели бы вы, как эти разбойники туши разделывают, в полдня уже ребра гложут, а те, что опоздали, косточки подчищают.

— Хорошо бы. Ну ладно, выводи своего мула — у нас еще не все подчищено.

Слуга бросил щепку и побежал в кусты за мулом, а капитан полюбовался его работой — следов на дороге действительно не было, пыль да и только.

57

Через пять минут они уже ехали в сторону мельницы — капитан на рослом мардиганце, а слуга — на ушастом понуром муле.

— Тут где-то должен быть мужик!

— Мужик, ваше благородие?

— Да, на телеге. Не советовал бы я ему соваться за камнем.

Однако, когда они выехали из-за поворота, телега пылила далеко впереди. Капитан перевел дух — убивать глупого возницу ему не хотелось.

— Вон как его пришпилило! — поразился Корнелий, когда они приехали во двор у заброшенных мельниц. — Это кто ж его так?

Слуга слез с мула, подошел к нанизанному на арбалетный болт Теллиру и, сняв тело, уложил возле стены, затем топором расшатал и выдернул из дубовых ворот болты.

— Знатная стрельба, — сказал Корнелий и посмотрел на то самое окно, откуда стрелял незадачливый Ханс. — Богатая одежка и кошелек тяжелый. Может, срезать, ваше благородие?

— Не нужно, он дал мне достаточно денег. Кстати, ты заслужил свой золотой — когда вернемся, получишь на руки.

— Премного благодарствую, ваше благородие, я таких денег прежде и в руках не держал.

— Давай скорее, нужно здесь все прибрать! — подогнал слугу капитан, спешиваясь и поглядывая по сторонам.

— Сей момент все приберем, ваше благородие! — Подхватив за шиворот двух зашибленных капитаном карсаматов, Корнелий поволок их к пролому в разобранной стене — за ней начиналась роща. Когда вернулся, подал капитану вынутый из тела карсамата кинжал.

— Возьмите, ваше благородие, я его травкой почистил.

— Спасибо, братец.

— И как вы с ними сладили, ваше благородие? — спросил Корнелий, поглядывая на сгорбленный, оттого казавшийся сломанным пополам труп эртадонта. Не дождавшись ответа, подошел ближе и ткнул чудовище башмаком: — Ишь ты, закаменел уже. У них всегда так...

— Я об эту тварь меч испортил — совсем почернел.

Фон Крисп вытянул руку с мечом, чтобы показать пострадавший клинок.

— Это дело поправимо, ваше благородие, кровь нечистой твари росой смывается — рано утром встану и почищу.

— Хорошо бы, этот меч со мной через две кампании прошел.

Корнелий подхватил Теллира и поволок к пролому — предводитель карсаматов был куда тяжелее своих воинов, под вышитым камзолом он носил короткую кольчугу, однако от хорошего арбалета она защитить не смогла.

Капитан пошел за телом бывшего компаньона и врага, словно провожая его в последний путь.

Когда Корнелий приволок тело к двум другим, то спугнул с десяток худых коричневых крыс.

— Ну, что я вам говорил, ваше благородие! — обрадовался слуга. — В момент разделают, а если разойдутся, то и кости поточат!

Капитан криво улыбнулся.

— Там его лошадь...

— Я видел, ваше благородие. — Слуга вздохнул, отряхиваясь. — Славная лошадка.

Они вернулись во двор и остановились, любуясь грациозным, словно выточенным из благородного камня животным.

— Отродясь не видывал ничего подобного, — покачал головой Корнелий.

— Это ургыз, царская порода, другого такого же я видел у генерал-графа Роттердама, когда тот приезжал из императорского штаба с проверкой.

— И сколько же стоит такой, ваше благородие?

— Пять сотен золотом.

— Пять со-тен?! — Глаза Корнелия расширились, и он сокрушенно покачал головой. — А нельзя его как-нибудь продать, ваше благородие? За пять сотен, понятное дело, не продадим, дело-то по-тихому провести нужно, но за полторы сотни я вам ручаюсь...

— Эх, Корнелий, Корнелий, а еще старый вор! Мы еще денежки не успеем пересчитать, а нам уже горло перережут. Этот конь единственный такой в округе.

— Простите, ваше благородие, позарился.

— Я понял. Давай уводи коняжку, да поторопись, мы здесь и так слишком долго.

— Эх, такие деньги крысам скормим, — вздохнул слуга и поспешил к золотому конику. Отвязал его от столба и повел за ограду, тот шел не противясь.

Когда Корнелий вернулся, настал черед эртадонта. Слуга достал заготовленный кусок веревки, захлестнул одну из лап и, с трудом сдвинув, словно пригоревшее к земле тело чудовища, потащил его вокруг сарая к заброшенному сухому колодцу. Один край колодца был разрушен, и это упростило Корнелию задачу: несколько рывков, и окаменевшая туша рухнула в бездонную яму, грохнув о дно далеко внизу и наполнив черноту колодца серой едкой пылью.

— А его крысы жрать будут?

— Нет, ваше благородие, не будут. Он скоро совсем в камень превратится.

— Откуда ты столько знаешь? — спросил капитан, когда они садились в седла.

— Лучше не вспоминать, ваше благородие. — Глаза Корнелия сделались пустыми.

— Ну и не будем, — согласился фон Крисп. — Поехали.

Ханса капитан решил не убирать, чтобы те, кто будет искать Теллира, нашли хоть какой-то след, который бы увел подозрение в сторону.

58

За два дня без капитана фон Криспа Первая рота заскучала, его учение было трудным, но интересным, а эмоциональные объяснения упражнений позволяли солдатам на время забыть, что они невольники. Лейтенант Горн, поставленный вместо капитана, старательно повторял его слова и как мог муштровал роту, заставляя выполнять одни и те же приемы. Он не мог добавить ничего нового, поскольку ни в одной кампании еще не участвовал.