Владимир Романовский - Год Мамонта

Брант вынул из кармана фолиант и прилег на траву. Нико привалился рядом и стал мешать Бранту, рассказывая поучительные истории о своих приключениях в разных странах и ни одну не доводя до конца.

Наступил вечер.

Князь Везун облокотился на письменный стол старосты Колонии, придвинул лицо вплотную к лицу собеседника, и тихо сказал:

— Вы соображаете, что вы говорите?

— Да, — ответил Ланс. — К сожалению да, соображаю.

— Вы мне, князю, объявляете, что мое присутствие здесь нежелательно?

— Замечу вам, князь, что тоже самое, судя по вашему присутствию здесь, подумал Фалкон.

— То Фалкон! — сказал князь. — Вы — не Фалкон. Я только мигну, и ваши же подопечные поднимут вас на смех, а потом арестуют и посадят в темницу.

— Мигайте, — сказал староста.

Помолчали.

— Да неужто, — сказал князь наконец, — забыли вы, что такое честь? совесть? субординация, наконец?

— Моя честь состоит в содержании Колонии Бронти в безопасности, — ответил староста твердо. — Пока Колония в безопасности, совесть моя спокойна. Касательно же субординации — главный здесь я. Мне отвечать не перед кем.

— Да, но ведь есть еще и родовая субординация, не так ли? — заметил князь.

— Есть и военная и политическая, — добавил староста. — Ну и что же?

— Вы ниже меня по рождению, — веско сказал князь.

— Фалкон тоже, однако вы от него все-таки бежали!

— Молчать! — крикнул князь. — Не бежал. Уехал по собственному почину, выражая таким образом мое неудовольствие.

— Рекомендую и здесь поступить так же. Уезжайте по собственному почину и так далее. А то ведь придется уехать не по собственному. Это будет для вас унизительно, а для меня накладно. Охране придется премиальные платить.

— Вы наглец, — сказал князь.

— А вы вызовите меня на дуэль, — предложил Ланс.

— Но-но! — князь предупредительно поднял палец. — На дуэль вызывают равных.

— На дуэль вызывают, когда пузо не такое толстое, как у вас, — сказал Ланс. — Вы сами уйдете, или стражу позвать? А то вот что, давайте я вас с лестницы спущу. Пузом вниз.

Князь поднялся.

— Придет день, — пообещал он, — и вы мне за это ответите.

Староста не стал даже возражать — просто отмахнулся.

Странное чувство посетило его. Так капитан корабля предчувствует неминуемую опасность и осознает, что спасательные шлюпки не спущены на воду, а времени, чтобы их спустить, уже нет.

Он кинулся к окну. На крепостном валу было какое-то движение. Мелькали факелы в темноте.

— Поздно, — сказал староста. — Дурак я. Надо было сразу понять.

Он бросился к стене и сорвал с нее старинного образца двуручный меч. Князь оторопел. Староста распахнул дверь и побежал вниз по лестнице, крича на ходу растерявшимся охранникам:

— Все на крепостной вал! Все! Все!

Предыдущим утром на крепостном валу ничто не предвещало опасности. Только один из бригадиров заметил что, вроде бы, в лесу стало больше деревьев. Может, с похмельных глаз показалось. Наемники, как обычно, переругивались с призывниками.

— Что ты знаешь! — говорил один наемник с сильным славским акцентом. — Мы, славы, есть настоящий муж! Мы никогда не трусить перед враг, даже очень страшный. Это вы, ниверийская крыса, бежит чуть куда!

— Куда это мы бежим, славская свинья? — презрительно отозвался призывник. — Штаны бы научился шнуровать, храбрец.

— Бежит, бежит, — уверил его слав. — Быстро, как волна речки.

— Это вы прошлый раз от артанцев улепетывали в свой лес дурацкий, и там все попрятались!

— Что брешить? А? Какой лес? Славы не бежит.

И так далее.

День прошел обычно, а в сумерках кому-то показалось, что некоторые деревья по внешнюю сторону стены вроде бы двигаются. Бригадир обещал за пьянство на посту упрятать в темницу на две недели.

Зажгли факелы, и тут несколько деревьев упали плашмя, а одно вытянулось вверх, теряя ветки. Потом еще два. Затем одно дерево повисло в воздухе горизонтально и стало приближаться к стене, раскачиваясь.

— Таран, — сообразил бригадир. — Тревога! Все на вал! — закричал он. — Арбалеты на изготовку, мечи вон!

Еще несколько деревьев передвинулись. Внизу зажглись факелы и засверкали шлемы элитной дивизии Фалкона с ярко-красным оперением. Одновременно подняв двойные арбалеты, фалконовцы дали залп. Несколько человек упало со стены вниз, остальные попятились. Дивизия наступала молча. Защитники кричали, пытаясь подбодрить друг друга и себя, но тут в стену ударил таран, и центральная часть, не рассчитанная на такое с собой обхождение, обвалилась. Гарнизон бросился врассыпную. На валу остались два бригадира — один слав и один призывник. Через мгновение к ним присоединился староста Ланс с мечом.

— Невозможно, — пробормотал он. — Невозможно. Эй, вы там, внизу! — крикнул он. — Мы сдаемся! Вам нужен Князь Везун? Он ваш!

Ему никто не ответил. Второй удар тарана обвалил всю левую часть оставшейся стены.

Легендарная дивизия прокатилась по Колонии, не встречая сопротивления, круша и сжигая все на своем пути, топча копытами бегущих, отстреливая разбегающихся, рубя умоляющих и плачущих. Кто-то прятался в домах — в дома входили. Кто-то скрывался в подвальных помещениях — дома зажигали с четырех сторон, а в каменные лили смолу и бросали факелы.

За элитной дивизией в горящую Колонию вошли землекопы. Они откопали все золотые запасы Колонии, местонахождение которых было им известно с предельной точностью. Золото было погружено на обозы и под охраной отправлено в Астафию, кроме одной телеги, которая направилась, тоже надежно охраняемая, в Висуа, а ее охрана, несмотря на униформу элитной дивизии, переговаривалась на очень чистом славском языке, кроме одного охранника, чей викский акцент смешил остальных.

— А ну, брат Олаф, скажи что-нибудь по-викски! — требовали охранники.

— Пошел на хуой! — возмущенно отвечал Олаф. — Русы теплоухие! Мы, отважные, уже с артанцами мерзокими драэлись, кеогда вы ещио в пищиерах огуонь добывуали! Кшиштоферы дурные!

Охранники хохотали.

Утро выдалось теплое и ласковое. Брант проснулся первым, почувствовав неприятный привкус во рту, и потянул носом. Воздух был неправильный.

Костер давно погас, а дым все равно чувствовался. Едкий, противный дым.

Брант поднялся на ноги. Рассветное солнце обласкало кожу. Он повернул голову направо и мгновенно проснулся окончательно.

Над Колонией Бронти поднимались черно-белые, будто нарисованные тушью и мелом, клубы. Невообразимо. С девяти лет и до сегодняшнего дня, Колония Бронти была для Бранта всем миром — нерушимым и единственным. Неприступным. Незыблемым. И вот — дым. Пожары случались в Колонии, но ученик Зодчего Гора не тешил себя иллюзиями — горело все поселение. Он зажмурился. Открыл глаза. Дым. Он оглянулся на спутников. Нико спал, уткнувшись носом в корень вяза, спокойно, как ребенок. Брун спала на спине, распустя губы. Брант вошел в палатку и тронул Гора за плечо.