Кэрол Берг - Сын Авонара

Он сжимал мои пальцы, затем сплел их со своими.

— Все, что я пытаюсь передать всеми этими запутанными фразами, — я не могу остановиться. После возвращения прошлой осенью я думал, что смогу. После года скитаний, когда я почти ничего не делал, а только лечил, я был опустошен. Я подумал, что, наверное, сделал уже достаточно и теперь смогу выбирать сам. Я поклялся не делать ничего, что может угрожать твоей безопасности, даже если это и будет означать отказ от моих способностей. Но это невозможно. Ни тело, ни разум не позволят мне забыть, кто я. Если я пришел в этот мир не для того, чтобы исцелять, тогда моя жизнь не имеет смысла. Если я не отвечу на этот призыв, однажды утром ты найдешь в своей постели безумца. Я должен идти, Сейри, чтобы снова успокоиться.

— Ты вернешься?

Он прижал наши переплетенные пальцы к своему пылающему лбу и выдохнул:

— Клянусь, я вернусь, как только успокою живущего во мне демона.

Я всегда думала, что моя жизнь будет отличаться от жизни других лейранских женщин. Как часто отец повторял матери: «Я служу королю. Я не могу покоиться в твоих объятиях, когда нужно сражаться и побеждать». И она, как и другие жены воинов, всю жизнь ждала мужа домой с войны. И еще в детстве я мечтала сражаться сама, вести за собой караваны купцов, исследовать дикие земли на границах — вести жизнь более осмысленную, чем вечное ожидание.

И пока Кейрон рассказывал мне о странной лихорадке, сжигающей его тем сильнее, чем дольше он отказывается использовать свою силу, в моей голове рождался план: совместное путешествие, приключения, не кровавые битвы с мечами, отсеченными конечностями и сожженными городами, а тайное благо и волшебные исчезновения. Я помогала бы ему утешать пациентов, рассеивать подозрения, стоять на страже, пока он занят лечением. Когда он умолк, глядя несколько удивленно, я выплеснула на него свои идеи.

— Ну, тебе хотя бы не придется ехать одному… Но Кейрон рассеял мои фантазии раньше, чем они успели окрепнуть.

— Места, в которых я бываю, не для тебя: поля сражений, приграничные деревеньки, бедняцкие кварталы городов, и повсюду болезни и опасность. И я всегда все делаю втайне, украдкой, маскируясь и переодеваясь, в любой момент я готов бежать. Двоим это сделать невозможно. Мне вовсе не нравится так рисковать, и я не могу да и не стану подвергать опасности тебя. Я не возьму тебя с собой.

Я проспорила с ним остаток вечера и весь следующий день, пока он укладывал необходимые для путешествия вещи: какую-то простую грубую одежду, поношенный коричневый плащ с глубокими внутренними карманами, запас еды, флягу с вином. И несмотря на блистательные Доводы, на красноречивые обвинения в недоверии ко мне и пренебрежении моими способностями и даже угрозу не подпустить его к постели, когда он вернется, он даже не сообщил мне, куда направляется.

— Я говорю тебе снова, — сказал он, — ты самый способный, самый умный, самый достойный человек из всех, кого я знаю, не важно, мужчина это или женщина. Я безоговорочно доверяю тебе. Но это ради твоей безопасности. Если что-нибудь случится, а я обещаю, что ничего не случится, ты и понятия не должна иметь, где я нахожусь. Ты сможешь сказать, что я обычный высокомерный мужлан, не посвящающий женщину в свои дела. Ты ничего не будешь знать и сможешь обвинять в этом меня. Обещай… — При всей своей деликатности Кейрон умел настоять на своем.

Только когда он вывел из конюшни коня и поцеловал меня на прощание, я угомонилась.

— Что ж, значит, так должно быть, — произнесла я. Но только до поры до времени, добавила я про себя. Я тоже умела настоять на своем.

Назад он вернулся всего через пять дней. И через месяц снова уехал. Иногда он исчезал на неделю, изредка — на две. Он возвращался усталым, иногда расстроенным и всегда умиротворенным. Но через несколько недель беспокойство снова нарастало. Я научилась узнавать его приближение даже раньше самого Кейрона.

Сначала, вернувшись домой, он не рассказывал о своих поездках. Я вполне сознательно избегала расспросов, ведя себя так, словно он никуда и не уезжал. Но после месячного отсутствия, едва не сойдя с ума от волнения, я уже не смогла притворяться, и он заговорил. В ночь возвращения, после исступленного соития, он обнял меня в темноте спальни и начал рассказывать о нищей далекой деревне на керотеанской границе, охваченной эпидемией, унесшей жизни трех четвертей взрослых жителей и всех детей. Он говорил, пока не заснул. Больше он к этому не возвращался.

Но время шло, и он понемногу раскрывал мне свои тайны. Он говорил о гибнущих от лихорадки городах, о керотеанских селениях, уничтоженных разбойниками, об улицах, на которых дети вырастали уродами, потому что всю еду забирали для солдат или потому, что им приходилось работать в шахтах и копях. Он оставался в подобных местах, пока не начинали возникать вопросы или пока он не делал все, на что был способен.

А многие из нас живут, не совершая в жизни ничего полезного. Я только поражалась глупости мира, называющего дар, которым Кейрон так щедро делился, злом.

Как-то весной, поздно ночью, когда Кейрон отправился в одно из своих путешествий, меня разбудили негромкие шаги, кто-то прошел через спальню. Слабый свет за пологом кровати переместился от двери к дальней стене, где между окнами был устроен умывальник. Я замерла под простынями, ругая себя за нелепое убеждение, что, если уж я делю постель с магом, мне уже не нужны традиционные комигорские меч или кинжал, висящие над кроватью. Послышались странные звуки: упавший на пол узел, быстро заглушённое звяканье металла, звон стекла. Время шло. Страх перерос в недоумение. Меня никто не убивал. Воры бы уже забрали все ценности и сбежали. Полилась вода… зашуршало полотенце… кто-то приглушенно выругался… Кейрон…

Я откинула полог и увидела его — голый по пояс, он стоял, склонясь над умывальником, и держался за бок.

— Сейри! Боги, прости… — Он пытался спрятать от меня разодранное окровавленное полотенце. — Я не хотел тебя будить.

— Неужели ты надеялся незаметно улизнуть, испортив все мои полотенца? — Я отвела в сторону его руки и увидела длинный кровоточащий порез на боку. Болезненный и страшный, но не очень глубокий.

— Я хотел немного промыть, прежде чем показывать тебе. Не волнуйся.

Я махнула рукой, чтобы он сел на стул, зажгла лампу, принесла полотенца, целебную мазь и чистые бинты, затем принялась промывать рану.

— Не волнуйся? Лучше посоветуй мне не дышать. По лейранским законам… Звезды ночи, Кейрон! Тебя схватили! — Я поднесла к свету его руку и похолодела, увидев на запястье пережженную веревку.

— Это были грабители, а не власти. Они увидели у меня хороший плащ и приличную лошадь и решили, что смогут поживиться. Было очевидно, что я не смогу особенно сопротивляться, — рассказывал он, морщась, пока я бинтовала его. — А поскольку лечить самого себя я не умею, у них не было причин заподозрить меня.