Дарелл Швайцер - Маска чародея

Я признался ей, что в Стране Тростников никогда не видел таких кораблей.

— Ты бы их непременно увидел, — сообщила она, — если бы у вас начались волнения. Но народ доволен, в провинции спокойно, так что царю не приходится демонстрировать свою силу.

Я уж хотел было спросить ее, откуда ей столько известно о стране, где она в жизни не была, но сдержал себя и просто сказал:

— Должно быть, мы уже подошли к Дельте.

— Не так уж и близко, — отозвалась Неку, — но мы уже пересекли границу Древнего Царства, где Великие Цари правили еще до того, как Радисфон завоевал Речную Страну.

Позже в тот же день мы добрались до древних гробниц дельтийских царей-завоевателей — колоссальных спящих изваяний, лежавших рядами под охраной каменных львов размером с дом, которые неотрывно пялились на реку из пустыни, простиравшейся во всех направлениях.

Ветер стер львам глаза, а между гробницами спящих царей рос бурьян.

Мы остановились там немного передохнуть. Подошло время ужина, но еды у нас не было, так что мы просто сидели, разглядывая колонны с высеченными на них процессиями из крохотных фигурок. На их вершинах гнездились крупные черные птицы, ничуть не стеснявшиеся ни нас, ни королей, ни львов. Тени удлинялись.

Неку растянулась на песке, а Тика последовала ее примеру. Я отдал Тике свою накидку, чтобы она подложила ее под голову вместо подушки. Несколько минут спустя, хотя дамы остались лежать в тени гробниц, я поднялся на ноги и отправился исследовать окрестности. Все это, без сомнения, было давно знакомо и привычно для Тики и Неку, но для меня, провинциала из далекой Страны Тростников, представляло огромный интерес.

Я бродил среди каменных скульптур, трогая руками тонкую резьбу, складки каменной одежды, каменные драгоценности, вставленные в каменные короны — все настолько проработано до малейших деталей, что, казалось, каменные гиганты просто уснули здесь.

Я вскарабкался на одну из скульптур, залез ей на плечо и наклонился к лицу, чтобы дотронуться до ресниц из черного камня — они, сработанные много столетий назад, остались острыми, как кинжалы.

У всех остальных скульптур лица отсутствовали — их черты были смазаны и гладко стерты ветром пустыни. Я представил их во гневе, как они кричат без слов, проклиная столетия, укравшие у них лица — но моя фантазия не воплотилась в жизнь, и они так и остались лежать на своих плитах, несчастные и одинокие.

Оказалось, что царей в Дельте было гораздо больше, чем я мог предположить. Я шел между их гробниц где-то с полчаса, пока наконец не добрался до громадной ямы — наверное, она была вырыта здесь давным-давно, а теперь земля и песок почти засыпали ее — и там, среди обломков колонн и частей стены, возможно, когда-то окружавшей храмовый двор, я обнаружил еще одну лежащую фигуру — но не посмертный портрет короля, а некую почти абстрактную аллегорию из зеленого гладкого камня; громадная, почти в сотню футов длиной, статуя была почти полностью погребена под кучей песка, а оставшиеся снаружи части настолько стерлись, что я не мог сказать наверняка, была ли эта обнаженная фигура мужской или женской.

Я взобрался на статую, туда, где прежде был пупок, и стоя там на высоте трех или четырех футов, застыл, объятый непонятным беспричинным трепетом, словно открывшееся передо мной зрелище пробудило во мне давно забытые воспоминания.

Вся скульптура — руки, ноги, узкая грудь, была покрыта трещинами, а выщербленные пространства между ребрами засыпаны песком. Прыжками я передвигался с ребра на ребро к тому, что осталось от лица, остановился на ключице и долго разглядывал полустертые округлые очертания головы, заглянув в большие ничего не видящие глаза.

Я каким-то непонятным образом знал, что этот камень гораздо древнее всех изваяний царей, что он уже был древним задолго до того, как здесь был похоронен первый правитель Дельты; и еще я был почему-то уверен, что он живой — я чувствовал, как он и после многих столетий шевелится у меня под ногами, ощущая мое присутствие.

Соскользнув со скульптуры, я отступил назад и вдруг услышал дикий крик, свой собственный — я закричал не от боли, а от удивления, когда тяжелая шершавая рука сжала мое обожженное солнцем плечо.

Я поспешно отскочил в сторону, развернулся и обнаружил перед собой еще одну древнюю обнаженную фигуру — согнувшегося в благоговейном ужасе старика, лысого и безбородого, чье искореженное старостью тело настолько почернело и блестело на солнце, что он казался вырезанной из дерева статуэткой. Он опирался на палку, трясся и двигался настолько неловко и нелепо, что больше напоминал плохо сделанную марионетку, чем живого человека.

Он, казалось, был изумлен не меньше и уставился на меня белесыми водянистыми глазами, в которых не осталось практически ничего человеческого.

Старик вытянул вперед дрожащую руку, или чтобы я пожал ее, или чтобы указать на что-то, или просто так. Я так и не понял. Я отступил и замер на месте, чтобы он не мог до меня дотянуться, скрестив руки на груди и абсолютно не зная, что делать.

Он заговорил хриплым шепотом, напоминавшим звуки, которые возникают, если потереть друг о друга два куска пергамента. Этого языка я не знал. Я углубился в себя, расспрашивая Ваштэма, Таннивара, и, в первую очередь, Бальредона, который много путешествовал и много знал, но ни одному из них он тоже не был известен.

Я ответил ему на языке мертвых:

— Достопочтенный отец, я приветствую тебя. Я исполнен благих намерений и надеюсь, что ничем не оскорбил тебя.

Реакция старика потрясла меня. Он закричал, но в его крике не было слов — это был дикий протяжный вопль болотной птицы, — подпрыгнул в воздух с легкостью, которой я от него явно не ожидал, и закружился в бешеном танце, размахивая палкой.

Я попятился, удивленный и немного испуганный.

Он, плача, упал на колени, закрыв лицо руками, и тоже заговорил на тайном языке мертвых:

— Ты, конечно же, Тот-Кто-Должен-Вернуться. Ты наконец-то пришел освободить меня. Ах, Всемилостивейший, справился ли я со своей миссией?

— Я… я не знаю, — вот и все, что я мог ответить. Его рука дернулась ко мне со скоростью атакующей змеи. Он поймал меня за запястье и, не дав мне опомниться, притянул к себе, схватил и вторую руку, сжал их в своих ладонях и склонил голову к моим коленям.

— Но я касаюсь твоей плоти. Твои глаза видят меня. Меня, того, кто не жив и не мертв, того, кто охраняет Спящего, пока он не восстанет…

Он посмотрел мне в глаза и кивком головы указал на найденного мной зеленого колосса.

Видя боль в его глазах, чувствуя его отчаяние и надежду, ожидание какого-то таинственного заклинания, которого я не знал, я вспомнил тот день на улице резчиков, женщину на носилках, тоже ждавшую от меня излечения, чуда, которого я совершить не мог. Ну и каково же ей сейчас, когда она убедилась в том, что мои обещания оказались жестокой ложью? Не клянет ли она богов по моей вине?