Маргит Сандему - Скандал

Что они делают с мамой?

Я боюсь, я убегу! Нет, я не могу.

Что это за дама и мужчина? Папы здесь нет…

Я их не знаю.

Они… они положили подушку на мамино лицо! И крепко держат! Мама не может вырваться.

Бедная мама! Они не должны этого делать!

Я не могу пошевелиться. Хочу помочь ей, но не могу пошевелиться. Не могу издать ни звука. Я кричу, но не выходит ни звука. Как странно!

Они выпрямляются. Вздыхают. Смотрят друг на друга.

«Готово», – говорит дама. Какой у нее ледяной голос. У меня во рту холодеет.

Я должна бежать. В коридор.

Они выходят! Я должна спрятаться, они опасны! Под откидной столик…

Кто-то идет по лестнице. Двое.

Это отец и еще кто-то. Дядя Юлиус, у него такой хриплый голос.

Я должна рассказать, что они сделали!

Но не могу пошевелиться. Не смею. Отец будет злиться на меня, он постоянно злится.

Все останавливаются. Прямо передо мной.

«Что такое, черт возьми, – спрашивает отец. – Что вы здесь делаете?»

Незнакомый мужчина нехорошо отвечает: «То, что ты хотел, верно?»

«Я? Не понимаю, о чем ты говоришь! Что вы сделали?»

«То, о чем мы говорили».

«Говорили? – восклицает отец. – Мы ни о чем не говорили».

«Разве нет?»

«Но… вы сошли с ума? Это же просто пустые фантазии!»

«Ах вот как?» – сказала дама. – «Зачем же ты тогда дал мне ключ от своего дома?»

«Но… ты же понимаешь!» – запнулся отец.

«Нет. Поскольку твоя жена постоянно была дома, не имело смысла давать мне ключ!»

Незнакомый мужчина сказал: «Ты ведь не думал застигнуть нас врасплох, а? Слишком рано пришел домой. Или это мы запоздали. Прихватил с собой Юлиуса – для алиби. Вы должны были найти ее мертвой. Но твоя затея лопнула, друг мой!»

Я слышала, как отец повернулся к дяде Юлиусу. «Юлиус! Ты же знаешь, что я тут не замешан. Ты же знаешь, что я весь вечер провел с тобой?»

Голос дяди Юлиуса подозрительно скрипнул.

«В чем это ты не замешан?»

«О Господи! Мы сидели и шутили, эти двое и я, что бы было, если бы я вдруг овдовел. А они приняли все всерьез! Боже, что мне делать? Я умываю руки!»

Дядя Юлиус медлил с ответом.

«Если бы ты овдовел… ты был бы сказочно богат, верно?»

«Конечно, нет! – возмущенно сказал отец. – Я ничего не унаследую! Старик все завещал Магдалене. Поэтому у меня нет никаких причин…»

«Их у тебя предостаточно, – заявил дядя Юлиус. – Когда старикан умрет – а это случится скоро – твоя дочь станет очень богатой. А твоя дочь еще очень мала. Но я ничего не видел. Ничего!»

«Наконец-то я слышу разумные речи, – сказал незнакомый мужчина. – Но в любом случае дело сделано».

Отец перешел на шепот. «Следы остались?».

«Никаких, – ответил мужчина. – Так что никаких оснований опасаться за последствия. Завтра ты пошлешь за мной, и я осмотрю ее».

«А девочка?»

«Я пойду посмотрю», – сказала дама.

О Боже, она идет к моей двери. И заглядывает внутрь. А я лежу здесь – под столиком!

«В постели ее нет!»

«Черт возьми! Как же вы проворонили? Где ребенок? Мы должны найти ее!»

«Отправим ее вслед за матерью?»

«Нет, ради всего святого, я же не варвар какой-нибудь!»

«Нет-нет, – сухо сказал мужчина. – Нельзя резать курочку, несущую золотые яйца! Без девчонки ты гроша ломаного не стоишь».

«Заткнись! Ищите здесь! А мы с Юлиусом пойдем туда. И помните: я не замешан в этом… подлом преступлении!»

Они исчезли. Быстрее в постель. Вот так! Я хочу к маме, но они очень опасны! Я должна спать. Марш под перину! Сердце. Так тяжело бьется. Оно разорвет меня на кусочки!

Они идут!

«Вот же она!». – Это прошептала дама.

«Исчезни, – шепчет отец. – Вы с ума сошли, показываться… Магдалена? Ты спишь? Где ты была, я заглянул, а тебя нет».

Никогда в жизни он не говорил со мной так нежно!

«Я ходила в ванну».

Как странно звучит мой голос!

Отец стоит, словно хочет что-то сказать, о чем-то спросить, но не осмеливается.

Он уходит.

Мама. Мама! Как мне плохо. Голова сейчас расколется. Нельзя плакать, нельзя, нельзя. Голова разорвется на куски, я не могу, не выдержу…

Этого не было.

Конечно, ничего не произошло, это сон!

Я ничего не видела! Я должна запомнить: я ничего не видела, ничего не видела, не видела!

О, как раскалывается голова!

Я должна все забыть, я должна забыть, забыть, забыть! Этого никогда не было, я ничего не видела!

Ничего, только сон.

Все ходит ходуном, мне плохо, я умираю, умираю.

– Магдалена! Проснись же! Магдалена!

«Кто это так ужасно кричит, так заходится в рыданиях? Они режут по живому, эти ужасные крики».

– Магдалена! Ты в безопасности.

– Я ничего не видела, ничего не видела! Я должна забыть, забыть, забыть…

– Магдалена! Дорогая моя, не кричи так! Это дедушкин голос, но очень старый. А другой голос, который все время убаюкивающе вел ее за собой, говорит, что лучше пусть кричит. Пусть выплеснет свою боль, так долго копившуюся.

– Этого не было, не было, я все придумала, это только сон…

Вдруг она резко замолчала и с тяжким стоном опустилась в кресло. Волосы упали на лицо.

Так это она сама так кричала!

Как много народу стоит вокруг!

Она медленно возвращалась к действительности. Здесь был дедушка, и Кристер, и тот, кого звали Хейке и многие-многие другие.

– Тебе лучше? – тихо спросил Хейке, сидя перед ней на корточках, как большой и косматый дикий зверь с ужасно добрыми глазами. – Прости меня, но тебе следует все это помнить!

Она совершенно поникла. Из груди вырвался надрывный всхлип, перешедший в тихий усталый плач.

– Мама, – сокрушалась она. – Они убили ее! Мою милую маму!

Дедушка боролся с рыданиями.

– Моя единственная дочь! Я всегда был невысокого мнения о человеке, которого жена выбрала ей в мужья. Но дочь была так влюблена, а он так ухаживал за ней. Словно она принцесса!

– По сути она ею и была, – заметил Коль. – Единственная дочь самого богатого человека в городе!

– А теперь поможем Магдалене лечь в постель, – сказала Анна-Мария своим ласковым голосом. – И при ней всю ночь будет дежурить один из нас. Не надо утешать ее. Пусть девочка поплачет, пока не наплачется.

Все сочли ее предложение разумным.

Магдалене помогли подняться с кресла. Все подходили друг за другом и либо жали ей руку, либо дружески похлопывали по щеке. И глаза у всех были такие добрые, понимающие и участливые.

Кристер был особенно мил. Он так серьезно погладил ее по волосам, на мгновение задержав руку на затылке. Она стояла, как оглушенная. Слезы иссякли, но осталась смертельная усталость, – она даже сомневалась, сумеет ли доплестись до постели.

– Я дам тебе кое-что успокоительное, чтобы ты заснула, – пообещал Хейке. – И все дурное останется за порогом до завтрашнего дня.