Борьба за господство - Андрей Викторович Стрелок

Разные подразделения действовали сами по себе, сигналы не стыковались. В итоге задержание шло дольше, чем положено. Они почти вырвались из города! Хорошо еще, один смышленый пацан додумался прыгуном авто беглецов протаранить. Пацан, бл… ь! Шестнадцати лет, а кадровые офицеры не додумались! Они водку жрали и баб за сиськи трогали!

Вадим шумно выдохнул и продолжил, уже без эмоций, но жестко, с нажимом на каждое слово:

— И последнее. Расхлябанность на местах. Посты расставлены как попало, дисциплина ни о чем, отчетности никакой. У вас тут не санаторий, а военный гарнизон. Любая ваша недоработка стоит жизней. Так больше не будет… С этого дня порядок здесь будет жесткий. Нарушил — отвечаешь. Никаких «„ну я подумал“» или «„мы коллективом решили“». Решает штаб, который возглавит полковник Эдуард Стасевич. Все! Точка, дятлы!

Вадим отступил на шаг назад и махнул рукой:

— Ну что, начнем в качестве награждения раздавать путевки на санаторно-курортное лечение. Первым вызывается капитан Ковальчук.

Из строя вышел высокий мужчина в хитиновой броне, шагнул вперед и встал перед Вадимом. Вид у него был каменный, но глаза и бессознательные сигналы ТКТ выдавали напряжение.

— Вот он, — Вадим обвел рукой зал. — Герой местного разлива. Сын перфоратора, мать твою, прощелкал клювом покушение, отпустил майора ГРУ на все четыре стороны. Теперь у нас где-то по лесам бегает стратегический диверсант, а ты тут стоишь, как будто на доску почета попал.

Он сделал паузу и добавил с чернушной усмешкой:

— Но ничего, рядовой Ковальчук. Ты у нас теперь бригадир ударников труда. Отправишься на Ленинградскую АЭС. Там радиоактивные развалины, там как раз очень востребованы твои таланты. Будешь учиться уран различать на вкус и запах. Сразу видно, человек с тонкой душевной организацией вроде тебя справится.

По залу прокатился нервный смешок, но Вадим резко рявкнул:

— А ну заткнулись, чепушилы полурогие! Тут вам не цирк.

Ковальчук молча кивнул. Ни слова оправдания, ни попытки спорить, просто принял наказание и отошел в сторону.

— Дальше, — сказал Вадим. — Два лейтенанта из местного ополчения. Богодула сюда, и эту мартышку радиоактивную рядом тоже.

Два молодых офицера в синей «„цифре“» Росгвардии шагнули вперед. Один смотрел в пол, другой пытался держать стойку, но губы подрагивали.

— Вот, — Вадим ткнул пальцем в левого. — Богодул и алкаш сраный. Ты молитвы свои будешь читать прямо на развалинах реактора. Может, святым духом перекроешь радиацию. Проведем эксперимент. А ты, мартышка…

Посмотрел Вадим на второго.

— Научишься там наконец работать руками, а не бутылку обнимать. Курорт для вас готов. Трудотерапия. От врожденного раздолбайства лечит лучше любого санатория. Воздух чистый, с изотопами. Отдохнете так, что светиться начнете без фонарика.

Лейтенанты промолчали. У одного побледнело лицо, другой нервно сглотнул. Вадим махнул рукой:

— Встали к остальным. Будете в одной колонне с Ковальчуком. Научитесь работать сообща, обезьяны. Следующая… Марь Иванна, подь сюды.

К проштрафившимся вышла женщина лет пятидесяти. Невысокая, в простой одежде. Она держалась прямо, но в ее взгляде чувствовалось отчаяние: все понимали, что именно она в последние полгода была неформальной главой гражданской администрации Петрозаводска. Советницей Странника, уважаемой среди жителей. Люди тянулись к ней, потому что от нее исходила мягкость и доброжелательность. Даже в роевом сознании ее влияние ощущалось аномально сильным. Сердобольный характер, переданный в общий поток, задавал тон всему городу.

— Ну здравствуй, экзальтированная курица-наседка, — начал он жестко. — Тупенькая, как кирпич, добренькая, как кот Леопольд. Ты решила, что твое «„хотела как лучше“» у нас тут закон? Что твои слезки и жалости перекроют допущенные ошибки?

Марь Иванна заморгала, в глазах блеснули слезы. Она подняла руки, будто хотела оправдаться:

— Я… я старалась… Я хотела, чтобы люди не боялись, чтобы не было паники. Я думала, что если… то все уляжется…

— Твое «„думала“» нас уже довело, — перебил Вадим. — Уляжется оно, млять, только во взорванном поехавшим калькулятором энергоблоке. Там ты и будешь уляживать. Ничего, Марь Иванна, выживешь. Станешь еще одной ударницей ядерного труда, устроите с Ковальчуком на пару социалистическое соревнование. Будешь расчищать завалы, вдохнешь полной грудью свежего изотопа… Глядишь, еще и новый опыт получишь. Может, ионизирующее излучение мутацию подтолкнет и вырастет у тебя между ушей наконец мозг. Настоящий, рабочий. Чтобы думать можно было, а не только слюни на общее сознание пускать.

Марь Иванна разрыдалась уже в полный голос. Но Вадим даже не дрогнул:

— Все! Встала к остальным. Народный любимец теперь будет радовать реактор, а не толпу.

Следующим вышел сержант, тот самый, что лениво проверил машину диверсантов. Он встал в центр, лицо белое, как мел. Вадим смотрел на него пару секунд и сказал сухо, без особых эмоций:

— Сонный клювырыл с отрицательным интеллектом. Ты умудрился проспать диверсантов прямо под носом. Такого полудурка, по уму, надо пустить в улей на корм…

Сержант дернулся, в глазах появился ужас. Вадим продолжил, чуть смягчив голос, но с жесткой насмешкой:

— Но у тебя дети. Сегодня я добрый. Поэтому пока отправка в биореактор отменяется. Отправишься в активную зону ядерного реактора! Главный атомщик как раз жаловался на недостаток смертников… Может, повезет. Вернешься домой с новым оттенком кожи и сможешь детям рассказывать, что папа был на курорте с полным набором радиационных процедур. Если не вернешься… ну, значит, внес свой вклад в дело построения коммунизма.

Сержант сжал губы и молча кивнул.

Следом на сцену вышел еще десяток сержантов и один лейтенант, но с ними Вадим не устраивал сцен. Просто озвучил допущенные ошибки и приказал искупить их. Под конец был вынесен вердикт:

— Так вот, эти чемпионы перед вами завтрашним же рейсом отправляются на Ленинградскую АЭС. Если же подобное повторится впредь, меры воздействия будут совершенно другими — расстрел или отправка в биореактор. Я не шучу. Может, федералы уже формируют колонны для наступления на юг, пока мы лясы точим. Свободны!

От телепатического импульса, куда Вадим вложил максимум раздражения, публика вздрогнула, и начала спешно расходиться.

— Ну ты и устроил им разнос, — подошел к альфе Стасевич. — Я б не смог лучше.

— И не надо. Займись здесь наведением порядка, товарищ полковник.

— Можно к стенке ставить за халатность?

— Только за повторные косяки, — ответил Вадим. — Людей лишних много?

— Я не понимаю, почему они здесь такие расхлябанные. Просто вслушайся в их ментальный фон.

— Я тоже не совсем понимаю, но разберусь.

— Ты тут еще долго пробудешь? — уточнил полковник.

— Дня-три четыре, надо еще аэродром навестить.

Вадим остался в штабе дольше, чем собирался. Он сел в кресло, принадлежавшее Марии Ивановне и впервые за день позволил себе тишину.

Прислушался к ментальному фону города. Ульевые ретрансляторы гудели привычным образом, но