Журнал «Если» - 2007 № 08

— Благодарю. Прекрасное вино, — похвалил Астольфо.

Долив вина в бокалы, Рутилиус проводил нас по длинной, увешанной шпалерами галерее в маленький салон. Паркетный пол был устлан пушистыми коврами, что вызывало ощущение покоя и даже неги. В большие окна лился теплый свет, создавая впечатление простора. Но я не мог оторвать взгляда от стен, увешанных картинами и рисунками. Некоторые были портретами в натуральную величину, другие — прелестными миниатюрами.

Я переходил от картины к картине, любуясь каждой. Изображение теней — самое сложное и деликатное из изящных искусств, и даже прославленные художники должны трудиться целый сезон, чтобы достичь весьма среднего результата. Здесь же каждый экземпляр был шедевром. Кое-какие я узнавал по книжным репродукциям-гравюрам, но остальные были мне неизвестны, и при виде их мороз шел по коже.

Астольфо, чьим девизом было «ничему не удивляться», на этот раз не скрывал искреннего восхищения, то и дело отступая и приближаясь к очередной картине, склоняя голову набок, прищуривая глаза. Никогда еще я не видел его столь взволнованным и невольно задавался вопросом: уж не спектакль ли это, призванный показать Астольфо ценителем искусства и заодно похвалить тонкий вкус Рутилиуса.

Я отметил также, что барон внимательно наблюдал за моим учителем и казался довольным, когда мастер теней упорно возвращался к одному и тому же рисунку. Среди других, более эффектных, он поначалу не производил сильного впечатления. На бумажном листе мелками и графитом была набросана тень женщины. Но чем дольше я вглядывался в изображение, тем больше поражался не только искусству автора, но и непередаваемому, неописуемому очарованию, исходившему от модели.

Несмотря на все наставления Астольфо, изучение десятков картин и рисунков из коллекций его клиентов, чтение заумных трактатов по живописному искусству, я не приобрел достаточных знаний, чтобы изрекать мудрые слова. Но искренне считаю, что картины говорят сами за себя, а все, что сказано по их поводу мазилками в чернильных пятнах и присыпанными мелом школьными учителишками, такая безмозглая чушь! Лично я предпочел бы слушать, как козел пускает ветры, чем терпеть присутствие высокопарных всезнаек, рассуждающих о композиции, способе наложения красок, перспективе и тому подобной чепухе.

Однако, улавливая случайные замечания Астольфо, я все же сумел развить в себе чисто практическое чутье и умение оценить картину, особенно там, где речь шла об изображении теней.

— Прежде всего, — объяснял он, — художник должен учиться передавать объем, то есть положение тел в пространстве. Только дети видят тени плоскими, темными двухмерными полосами, растянувшимися на поверхности. Поэтому главное — увидеть, что при всей своей невесомости, хрупкости и иллюзорности тени имеют объем и трехмерность, к которой, в отличие от твердых тел, таких, как камни и деревья, добавляется еще одна поверхность, позаимствованная из потустороннего, запредельного источника, с каковым они тесно связаны.

В то время я не понимал, что требует увидеть Астольфо, но его высказывания в точности соответствовали этому, на первый взгляд, простому рисунку. Контуры фигуры словно поднимались с бумаги, на которой были нарисованы. Тень казалась эскизом скульптуры из бронзы или стекла.

— Насколько я понимаю, эти картины — ваша собственность, — заметил Астольфо еще мягче обычного.

— Да, и почти все — изображения теней, которые я собрал, — кивнул Рутилиус. — Один или два шедевра я приобрел, восхитившись мастерством художника. Некоторые из них весьма стары.

— Совершенно верно, и даже подписаны авторами. У двери висит Манони, а в углу соседней картины нарисована маленькая саламандра: знак прославленного Проксимо. Правда, новейшие экземпляры не подписаны.

— Рисователи теней обнаружили, что обнародовать собственные имена за границей небезопасно, — пояснил Рутилиус.

— Да, но некоторые работы настолько изумительны, продуманы и индивидуальны, что в подписях нет нужды. Например, рисунок тени молодой женщины, должно быть, создан Петриниусом. Он современный гений теней, и его рука узнаваема.

— Вы правы.

— Я вижу также, что этот рисунок совсем свежий. Должно быть, он попал к вам недавно.

— Автор закончил его всего неделю назад.

— И сама тень находится в вашей коллекции?

— Совершенно верно.

— Поздравляю. Эта тень — сокровище, которой может гордиться любой коллекционер.

— Гордиться? Возможно. Но полного счастья я не ощущаю.

— Причина?

— Я испытываю огромное, непреодолимое желание знать, какая женщина отбросила эту тень и где она сейчас.

— Разве ваш поставщик не поведал вам все эти подробности?

— Он ничего не знал, потому что получил рисунок от человека, который сам оставался в неведении. Возможно, этот шедевр прошел через много рук, прежде чем попал в мои.

Астольфо выступил вперед и наклонился ближе, чтобы рассмотреть рисунок.

— Возможно. Трудно сказать. Если бы я видел оригинал…

— Прежде чем я рискну показать вам тень, мне необходимо знать, примете ли вы мое поручение и каковы ваши условия.

— Желаете, чтобы я все разузнал о той особе, которая отбросила тень?

— Хочу, чтобы вы нашли ее, саму женщину, и рассказали, кто она и где находится.

— Я согласен принять поручение только условно, — покачал головой Астольфо, — поскольку не могу предвидеть, какие трудности нас ожидают. Не исключено, что утомительные, долгие поиски окажутся бесплодными.

— Вполне справедливо. И все же вы самая опытная ищейка во всей своре, и если уж пускать кого-то по следу, так именно вас. Ваша репутация, должно быть, заработана тяжким трудом и вполне оправдана. И, поверьте, вы будете достойно вознаграждены.

— И все-таки — условно. Давайте посмотрим оригинал. Может, тогда я смогу сказать больше.

В другом помещении, поменьше, рядом с комнатой, где хранилась коллекция, находились приобретенные Рутилиусом тени. Я заметил, что Астольфо восхищается способом их хранения. Многие собиратели и торговцы считают, что тени необходимо запирать в темных местах: чуланах, шкафах, подвалах, — чтобы окружающая тьма сохраняла их свежесть. Но, по моему мнению, она одновременно высасывает из них энергию, постепенно поглощает некоторую часть их природной живости. Лучше всего полумрак: неверный, мерцающий, непостоянный свет. Эти переменчивые условия сохраняют тени в тонусе и придают гибкость и податливость. Запахи, исходящие от них, в подобном свете всегда бывают чище, а контуры реже теряют резкость, чем при хранении в какой-нибудь темной дыре.