Сергей Волков - Затворник

Стройна встретила мужа в светлице. Она сидела на лавке у окна, одетая как для важного собрания - в длинное серое платье заморской ткани с искусным, но строгим узором. На груди висело тяжелое, в пять цепей, золотое ожерелье с широкими круглыми бляхами. Голову покрывал длинный спадающий на плечи платок, стянутый обручем. Едва Мудрый вошел в светлицу, княгиня встала и поклонилась.

- Здравствуй, светлый князь!

Имя свое - Стройна - княгиня носила недаром. Она была высокой, статной по-женски, с тонкой талией. Трижды рожавшая, она и поныне осталась стройной, словно до замужества. Не пропала с годами и красота этой женщины. Черноволосая, с большими карими глазами, бровями-полумесяцами, пухлыми розовыми губами, Стройна напоминала своих прабабок - дочерей тунганских каганов, которых миротворские князья и бояре часто брали в жены. Но красота ее стала холодной. Черты лица мало изменились, но обычное его выражение стало сухим и бесчувственным.

Трижды княгиня вынашивала и рожала на свет дитя, и ни одного из них даже не взяла на руки. Иметь сыновей в княжеском роду мог только его глава, реже - объявленный наследник из братьев, если великий князь оказывался бездетен. Такой обычай пошел после долгих междоусобных войн, когда многочисленные князья разных ветвей требовали себе уделов, и бились за них, а города поддерживали то одного, то другого. Стреженские князья-победители после думали, как впредь не допускать такого, и с подсказки своих бояр ввели суровый закон о княжеском роде. Отныне особые полномочные чиновники следили, чтобы княжеский род не прерывался, но и не размножался сверх меры. У князя Льва подрастало трое сыновей, и наследники-племянники были не только не нужны стране, но наоборот, опасны. По злой насмешке судьбы, все три ребенка Мудрого и Стройны тоже оказались мальчиками, и за это были удавлены в час рождения.

Дочь большого каильского боярина, Стройна до замужества была окружена нежной любовью родителей, усердием слуг, множеством подружек и женихов. Все были добры к ней, и она была добра ко всем, со всеми весела и ласкова. Стройна обожала слушать страшные сказки о нечисти и отцовские рассказы об охоте и сшибках с тунганцами, обожала петь и плясать, кататься верхом, в санях или в лодке, играть и всячески развлекаться, а больше того - чтобы все это делалось в больших шумных девичьих компаниях, которые непременно собирались в ее доме. Даже от ужасов Позорных Лет семья уберегла ее. Еще Стройна очень любила детей, и если узнавала, что где-то на дворе, пусть у последней прачки, родился ребенок, то спешила к нему, и нянчила и ласкала младенцев с таким восторгом, с каким редкая мать прижимает к груди родное дитя. И счастью Стройны - тогда уже молодой княгини, жены могущественного правителя, не было предела, когда она сама впервые понесла. Еще не поднявшись утром с постели, она уже была весела оттого, что сможет провести новый день в радостном ожидании, а ложась спать каждый вечер - оттого, что еще на день приблизилась к заветному материнству. Она каждый день обмеряла живот пояском, чтобы отмечать, насколько он вырос за неделю или месяц, просила служанок выслушивать чрево и рассказывать ей все, что слышали, и всему радовалась. Даже те неприятные перемены в характере, которые часто свойственны носящим женщинам, ее не коснулись. Про жестокое правило она словно не думала вовсе - возможность лишиться долгожданного ребенка была тогда для Стройны чем-то за пределами ее прекрасного мира, а ближние, видя ее счастье, как будто боялись напоминать...

Родив, и тут же потеряв первенца, Стройна много дней и ночей проливала слезы, не разговаривала, не замечала мужа и родных, даже напоить ее водой удавалось чуть ли не через силу. Все боялись, что княгиня лишилась рассудка, и Мудрый настрого велел слугам следить, чтобы его жена не наложила на себя руки. Но первое страшное горе прошло, а когда минули месяцы, то княгиня, казалось, и вовсе оправилась, и снова стала прежней. Хотя теперь легкомысленные девичьи развлечения стали для нее, княжеской жены, менее пристойны, она осталась жизнерадостной и бойкой, и находила приветливое слово для всех, от первого мужнего советника до челядина. Но княгиня переменилась, теперь уже навсегда, когда забеременела во второй раз. Теперь свои дни она проводила в страхе, слезах и жалобах, чем ближе к сроку, тем хуже. А князь ждал родов уже как окончания страданий жены, снова не на шутку боялся за ее разум, и досаду срывал на слугах. Сама мысль о втором рождении мальчика, и необходимости в таком случае снова исполнять закон, теперь казалась ужасной, но когда так и случилось, то княгиня перенесла эту новую потерю на удивление спокойнее прежнего. Слезы снова лились, но поток их иссяк быстрее чем в первый раз. Княгиня снова горевала, но было понятно, что бояться за нее на этот раз нечего...

Забеременев в третий раз, Стройна внешне не выказывала уже никакого страха и никакого сомнения. "На все воля неба, как всеобщий отец решит, так и будет. Что нам гадать!" - сказала она однажды мужу. Но и от ее былой радости не осталось следа. И когда повитуха приняла ребенка из ее чрева, подала хранителю рода, и хранитель рода, увидев в своих руках мальчика, вышел с ним из комнаты и слуги закрыли за ним дверь, то Стройна даже не посмотрела вслед. В этот третий раз она не пролила ни слезинки, но и улыбку на ее лице с тех пор редко кому удавалось увидеть. Приветливой ни с кем более она не была - только учтивой, иногда - надменной. Брачное ложе после третьих родов вызывало у нее отвращение, надежды стать матерью она больше не питала, и ко всем другим женским радостям княгиня стала равнодушна. Единственной ценностью для нее остался долг. И любовь к Мудрому Стройна сохранила - но не как к супругу и мужчине, а такую, которую чувство долга велит питать к достойному правителю.

- Здравствуй, Стройна. - сказал Мудрый. - К чему ты так оделась?

Княгиня снова села на лавку, и повернулась к решетчатому окну. Взгляд ее был невозмутим.

- На всякий случай. - сказала она - Кажется, будет сегодня что-то...

- Чувствуешь? - спросил Мудрый. Он сел на ту же лавку, напротив супруги.

- Чувствую, светлый князь. - сказала Стройна, так же глядя на улицу - Нехорошо мне что-то, как будто душно. И заря... Заря сегодня словно кровавая...

"Ты словно одно со мной! - подумал Мудрый - И мучаешься одним, даже предчувствуешь то же, что я! И жили бы мы с тобой душа в душу, не будь ты сухая как лучина... За что тебе это! Ты для счастья родилась, за что тебе столько горя! И мне за что - быть на словах владыкой всему, но от этого самому становиться мертвым при жизни. Что толку быть снаружи в золоте, если внутри пустой! Катилось бы оно все..."