Дмитрий Казаков - Ночь судьбы

От провожатого Луций старался не отставать. Ведь запомнить все коридоры, что проложены мудрено, казалось невозможным. Будучи цвергом, в подземелье, тем не менее Луций почти и не жил.

Шли долго. Сначала широкий тоннель вел наверх. Затем поворот – и по узкой лестнице, более напоминающей нору, свернули в глубь гор, на восток. Подгорная тишина нарушалась лишь шарканьем подошв. Неровные стены причудливо выступали из тьмы в свете факела, корчась кишками каменного монстра. В некоторых местах приходилось нагибаться и ползти чуть ли не на четвереньках.

Закончился спуск у сплошной скальной стены. Но не успел Луций моргнуть, как провожатый что-то неразборчиво пробормотал, и монолит разъехался, обнажив прямой коридор. Здесь в стенах появились ниши. В них стояли какие-то статуи, но какие именно, Луций, к собственному раздражению, разглядеть так и не сумел.

Закончился коридор небольшим круглым залом. Тьму здесь разгоняли факелы, вставленные в держатели на стенах. Они дружно потрескивали, словно пели. Пахло камнем и еще почему-то разогретым металлом. Провожатый молча воткнул факел на свободное место и уселся на каменную скамью. Серый цвет его одежд странным образом гармонировал со скалой, и, казалось, не живое это существо, а статуя – плоть от плоти самих гор.

– Вам туда, – статуя шевельнулась. Рука поднялась и указала на дверь в противоположной от входа стороне.

– А вы? – спросил Луций.

– Мне туда нельзя, – бесстрастный голос треснул, на миг обнажив печаль. – А вас ждут. Идите же.

Луций немного потоптался на месте, затем решительно зашагал к двери. Холодная гладкая поверхность неожиданно легко поддалась под пальцами, и Луций буквально ввалился в следующее помещение. В глаза бросились ковры, в изобилии украшающие стены, ковры старые, хорошей выделки. Потолок расписан яркими фресками. Половина – ночное небо с искусно изображенными созвездиями, половина – голубизна дневного свода с ярким желтком солнца.

Заглядевшись на убранство, Луций не сразу опустил глаза. Посреди помещения обнаружился стол, большой, каменный. Вокруг него – кресла, много, но заняты только шесть. Шесть оцепеневших, застывших в вечной, как кажется, неподвижности фигур – маги. Балахоны, такие же, как у провожатого, украшены изображением Горна. На столе, в самом его центре – шар. Огромный, молочно-белый кристалл, светящийся изнутри.

– Подойди, – мощный голос прозвучал сразу со всех сторон. Ни один из магов при этом не пошевелился.

Луций пожал плечами и направился к столу. Под ногами что-то негромко хрустело.

– Положи руки на камень, – казалось, что говорят сами стены. Голос обрушивался с такой мощью, что Луций невольно присел.

– Я? На этот? – спросил он неуверенно.

– Положи руки на камень, – говорящий (или говорящие?) не высказали ни гнева, ни удивления.

– Хорошо, хорошо, – пробормотал Луций. Осторожно приблизил ладони к сияющему кристаллу. Гладкая поверхность оказалась горячей. Ощущение такое, словно опустил руки в светящуюся теплую воду.

Как только ладони Луция оказались на кристалле, внутри камня наметилось движение. Огнебородый в испуге попытался отнять ладони, но руки словно прилипли. Кристалл налился алым, будто его наполнили свежей кровью. Багряные сполохи заметались по помещению, коснулись лица Луция, и тут же боль вспыхнула в его позвоночнике. Острая, но терпимая. Ударила и пропала, вместе с алым цветом. Камень вновь сиял мирной белизной.

– Все? – спросил Луций, хотя чувствовал, что руки ничего не держит.

На этот раз ему ответили прямо. Один из магов, сбросил капюшон, обнажил лицо старого пройдохи и сказал устало:

– Отойди от камня и сядь вон там. Будешь слушать.

Пока Луций устраивался на предложенном стуле, обнажили головы и остальные маги. Все, как один, седоголовы, седобороды, лишь у одного мелькают черные пряди в волосах. Но лица моложавые, на них нет привычных для пожилого горца морщин и шелушащейся кожи.

– Что, удивлен тем, как мы выглядим? – усмехнулся один из магов, глядя на выпучившего глаза Луция.

– Ага, – просто ответил Луций.

– Время не имеет власти над нами. Но сейчас речь не о нас, а о тебе, – шесть пар глаз скрестились на Луций, и он ощутил себя, словно горшок на огне.

– Зачем я здесь? – спросил он, набычившись.

– Тебя выбрал Творец, – пришел ответ.

– Меня? Зачем? – ощутив, как начинает кружиться голова, Луций ухватился за стул.

– В начале каждого Цикла Творец выбирает Племя из Семи, которое будет в течение этого Цикла властвовать над остальными. Для того чтобы Выбор мог состояться, в Храм Судьбы, что стоит далеко на юге, должны прийти семь созданий Творца, по одному от каждого Племени. Из семерых из Храма вернется только один. Что происходит с остальными в Ночь Судьбы, нельзя даже представить. Через месяц закончится Цикл Воды, начнется Цикл Огня, и цверг должен быть среди вошедших в Храм. Камень Предков, – говоривший маг кивнул в сторону белого кристалла, – показал нам, что ты именно тот, кого мы ищем. Что только ты способен добраться до Храма.

– И что? – нахмурился Луций, заподозрив неладное.

– Ты должен будешь отправиться на юг.

– Прямо сейчас? – Огнебородый хотел вскочить, но странная тяжесть навалилась на плечи, удержала.

– Прямо сейчас, – твердо ответил маг. – Иначе ты можешь не успеть. Увы, мы вынуждены лишить тебя права выбора. Наши служители проводят тебя до границ степи. Ты получишь все, что нужно в дороге. Остальное – в руках Творца.

– Так, – привычка, инстинкт повиноваться служителям Горна, заложенный в Луция с рождения, впитанный десятками поколений предков, с трудом сдерживал напор простого желания послать подальше магов с их проблемами и вернуться домой. – Неужели без этого нельзя обойтись?

– Нельзя, – маги закивали. – Это нужно Племени, это залог его выживания.

– Хорошо, я поеду, – здравомыслие победило эмоции. Луций ощущал себя так, словно отодрал кусок от собственного сердца. В груди ныло, глаза щипало. Но он хорошо понимал, что просто так вернуться домой ему не дадут, А даже если и дадут, то жизнь после отказа вряд ли станет веселой и радостной. Судьба изгоя – что может быть горше.

Солнце передвинулось с момента этого разговора совсем немного, когда из южных ворот города Лонга выметнулись на невысоких горных лошадках четверо всадников. Шаловливый солнечный луч коснулся лица одного из них, обжегся о пламенеющую бороду и удрал, обиженный.

Некоторое время стояли на опушке, вслушивались в звуки ночи, не решаясь выйти на открытое место. Ночная степь представлялась гладким белым полем, на котором за версту видно и за пять – слышно. Ратан решился первым. Яростно выдохнул и шагнул, оставляя деревья позади: