Анастасия Крюкова - Мелани Старк (СИ)

   - Какая же я везучая! Только приехала и уже завела новые знакомства, когда со старыми еще не разобралась, - тяжело выдохнула я. - Кажется, неудачи следуют за мной по пятам.

   Грем взял меня за подбородок, принуждая смотреть на себя, и хотел что-то сказать, но слова остались не сказанными, когда он увидел мое лицо.

   - Боже мой, да у тебя слезы на глазах!

   Он схватил меня за плечи и прижал к груди, что было большой неожиданностью. Сначала я напряглась, даже попыталась вырваться, но Грем держал крепко, в итоге я расслабилась в кольце его рук и первая слезинка появилась на моей щеке, стекая к подбородку. За ней появилась и вторая, третья, четвертая, а потом я зарыдала в голос, выпуская напряжение, до сих пор не отпускавшее меня. Плотнее прижавшись к Грему, я вцепилась руками в его футболку, как делала в детстве - давно никто так не утешал меня, но сейчас я в этом безумно нуждалась, словно от этого зависело мое дальнейшее эмоциональное состояние. Хватка его рук из крепкого заточения, не дававшего отодвинутся, превратилась в более нежную, а ладонь правой руки переместилась мне на голову и стала мягко гладить по волосам. Владелец этих заботливых рук, не переставая, шептал: "Все будет хорошо, все образуется". Я знала, что это всего лишь слова, но как пугливый ребенок поверила, всегда все знающему взрослому. Где-то на задворках разума, я продолжала понимать, что просто так проблемы не решаются, а от слов ничего не зависит, но сейчас мой разум отключился, и остались только эмоции и доверчивая душа ребенка. Люди практически всегда верят только в то, во что хотят верить: горькая правда никому не нужна - лучше сладкая, успокаивающая ложь.

   Когда я успокоилась и отодвинулась от Грема, то почувствовала ужасную неловкость. Вытирая лицо ладонями, я пролепетала:

   - Извини, я...

   - Извини? За что ты извиняешься? - перебивая меня, удивился Грем.

   - Не важно, просто ненавижу плакать, - я покачала головой. - Как сходишь к Тому, вернешься сюда?

   - Нет, мне действительно кое-куда нужно зайти, - он немного побледнел, но потом продолжил: - А ты не оставайся одна, поняла?

   - Поняла, мистер "Я Тут Главный".

   Он только улыбнулся, качая головой и развернувшись, пошел прочь. Я немного постояла одна, успокаиваясь и приведя себя в порядок, вернулась к ребятам. Энни и Джер весело плескались в воде, точнее Джереми плескался, а Эн безуспешно пыталась убежать. Менди, немного подрагивая, сидела на пледе, плотно укутанная в полотенце. Я завалилась рядом с ней, насмешливо спрашивая:

   - Ну, как водичка? Теплая?

   - Да, можно сказать горячая, - стуча зубами, ответила она. - Кипяток.

   Джер нагнал Энни и завалил в воду, этот участок особенно глубоким не был, так что беспокоиться не о чем. Вынырнув, она, не думая, накинулась на эльфа, проделывая то же самое, что и он с ней. Но Джереми успел увернуться, отчего Эн снова упала в воду, вызвав смех нашего друга и мой.

   - Я хотела поговорить с тобой, но не знаю, как лучше начать, - нерешительно сказала Менди. - Мысль есть, а в правильные слова оформить не получатся.

   - Если в правильные не получается, оформляй в какие можешь.

   - Ладно, скажу напрямую. Это о том, что случилось напротив закусочной, перед тем, как мы попали сюда.

   - А, тогда ясно. Меня тоже беспокоит один или несколько вопросов.

   - Значит, ты понимаешь, о чем я.

   - Да скажи это вслух, Менди, - больше я не смотрела на плескающих ребят - только на нее. Но по крикам обоих было понятно, что веселье продолжается.

   - О смерти бабушки, - тихо проговорила сестра, опустив голову.

   - Нет, Мен, тогда я не подумала об этом. Не подумала просто потому, что не было времени задуматься. Я даже сейчас стараюсь не размышлять на эту тему.

   - Прости... - я оборвала ее.

   - Не за что просить прощения, ты пришла к правильным выводам, думая, что это может тревожить меня.

   Менди подняла голову и начала внимательно всматриваться в мое лицо, ожидая, наверно, найти на нем признаки слез. Пять лет прошло с похорон бабули, а она до сих пор не может понять, почему я никогда не плакала по этому поводу. Да и как можно объяснить, что после увиденного мной в детстве, это горе не вызывает слез только потому, что берет гораздо глубже, бьет в самую душу, а места для рыданий у человека не остается. Мы обе замолчали, не желая продолжать разговор, и я погрузилась в воспоминания.

   Двенадцатилетней девчонкой, в коротеньких шортах и светлой футболочке, я возвращаюсь от своей подруги. Нет, скорее просто знакомой. Кенди всего на год старше, а воображает из себя всезнайку. Честно, мне она не очень нравится, но в районе, где жила бабуля, к которой нас с сестрой часто отправляли, детей постарше больше не было. Только взрослые мальчишки со своими глупыми подружками, а те еще хуже Кен. Вот Менди везет: сидит сейчас дома за компьютером или смотрит кабельное, а у бабушки ни того, ни другого нет. И почему в этот раз меня отправили одну? Лучше бы бабуля приехала к нам, дома у меня много друзей и живут совсем близко. Жалко только, что среди них, дом Энни расположен дальше всех. Вот исполнится двадцать один год, чтобы не зависеть от родителей, и буду ездить куда угодно. Причем ездить на собственной машине ярко-желтого или зеленого цвета. На улице уже начало темнеть и я прибавила шагу, потому что знала, стоит придти на несколько минут позже установленного времени и бабушка найдет в этом причину для долгой лекции о жизни. Мне уже двенадцать лет, а ей кажется, что до сих пор семь или шесть, когда надо мной нужно трястись, как над одуванчиком. Уверена, все бабушки такие, а не только моя. Но я и сестра не любим ее от этого меньше, ведь понимаем, что все запреты - проявление заботы о двух внучках. Я уже стояла на пороге, но перед тем как зайти, посмотрела время на смешных наручных часах " Mickey Mouse": восемнадцать пятьдесят пять. Блин, опоздала! Достав из кармана связку ключей, я открываю входную дверь и как могу, стараюсь не шуметь, в надежде пройти в свою комнату незамеченной. Но нет, вместо того, чтобы подняться к себе, я иду на кухню, где должна быть бабушка - не скажу, что пришла сейчас, потом будет хуже.

   На столешнице лежала дощечка с недорезанными овощами, холодильник открыт, а бабушки не было. Странно, на нее не похоже вот так оставлять кухню. Я обошла столешницу, чтобы закрыть холодильник, но остановилась как вкопанная. На полу, словно выкрашенном в красный цвет, лежал разодранный кусок плоти, размером с человека. Из распоротого живота виднелись внутренние органы, а кишки толстыми веревками свисали на пол, в луже крови, растекающихся по паркету. Одно из предплечий, оторванным валялось рядом с телом, в том месте, где оно должно было соединяться с рукой - торчали сломанные кости. Тоненький голосок в моей голове настойчиво вопил, убираться отсюда пока я не увидела всю картину. И я бы с радостью послушалась, но не могла даже двинуться с места. Подняв взгляд выше, я увидела женское лицо - лицо моей бабушки. Рот застыл в беззвучном крике, а один единственный глаз смотрел в потолок. Я, заливаясь диким криком, наконец, способная двигаться, начала медленно отступать назад. Перед глазами все поплыло, а из-за мерзкого трупного запаха, к горлу подступила рвота. Я упала на колени, и меня стошнило.