Константин Асмолов - ФЭНТЕЗИ-2003

В честь того духа, чтобы задобрить его и получить от него наставления, вершились ужасные деяния. Но и сами Боги сурово мстили за любое неповиновение и требовали от всех подданных и учеников щедрых даров. Саурон больше не посылал войск на Восток, и мощь Двоих возросла. Но тайная война не прекращалась — до самого падения Барад-Дура. Тогда внезапно ослабла сила Двоих, и за несколько месяцев на глазах изумленных рабов превратились они из полных сил величественных старцев в высохшие мумии. В ужасе многие тогда бежали из Сам-Бала, и власть Палат Власти ослабла. Тогда многие ученики, рассеянные по странам Востока и Юга, стали чародействовать и призывать темных духов без оглядки на Учителей и творить немало зла себе и другим. Но говорят, что доселе возвышается в Восточных Горах Чертог Власти, Сам-Бал Ах-Тангир, и туда сходятся для ученичества и посвящения чародеи со всех концов Средиземья. И говорят также, что в самых глубоких глубинах Сам-Бала, в зале Ах-Гилта, где мощнее всего ощущается дух Фанкила, восседают на черных престолах в светлых одеждах два мертвых тела с живою душою, сжимая в костлявых руках потемневшие от времени посохи. Пред их вечно живые очи, глаголющие без слов, являются алчущие высшего посвящения, и познают там тайну Единства Света и Тьмы, и выходят из темного зала, оставив свой человеческий жребий… Так говорят на Востоке.

Теперь молчали все, кто слушал Беатора. Плащ Данно Акайна беззвучно подгорал, Кэбидж помешивал деревянной ложкой с длинной ручкой мясное варево в котле, Табарин шумно чесал в бороде, но никто не посмел вставить хотя бы словечко.

Тогда прозвучал меланхоличный голос эльфа:

— Я не знал этой легенды, сударь Беатор.

— Для меня это лучшая похвала… — начал было гондорец, но его сейчас же прервали:

— А я вот знал.

Оказывается, Агдалон успел войти, поставить ведра и услышать… сколько он слышал? Половину? Треть? Неважно. Узкое смуглое лицо мага излучало гнев. Смотрелся он жалко: хламида из тонкого полотна с разноцветными ленточками и таинственными серебряными бляшками, нашитыми тут и там, промокла насквозь, у ног Агдалона накапала порядочная лужа. Черная бородка усеяна была крупными росинками. Красные руны, начертанные на белом тюрбане, медленно расползались — как видно, нет такой магии, которая была бы способна превратить неводоотталкивающие чернила в водоотталкивающие… Ноздри нервно трепетали над тонкими губами, но впечатление смазывалось огромной каплей воды, повисшей на самом кончике носа. И только глаза, мраморно-серые глаза Агдалона, еще способны были внушить кое-кому ощущение грядущих неприятностей. Но и мажьим глазам не дали как следует развернуться. Домовитый Кэбидж запричитал:

— Ай-яй-яй! Что ж вы плащик-то не надели, сударь маг? Дело ли это — шляться под дождем в таком невразумительном виде! А? Очень исправный плащик, сносу ему нет, спасибо Кирдану Корабелу!

— Я знаю эту легенду!

— А не хотите ли табачку, сударь маг? Живее согреетесь…

Агдалоновы глаза несколько притухли, но гнев его все еще жаждал пищи:

— …И я знаю, как гондорские школяры и профаны исказили ее! Потому что был в тех местах и поклонился Двум. И в тело мое вошел неземной восторг, и ладони мои сверкали молниями, и чистый свет исходил от моих глаз. Это была радость, святая и древняя, благороднейшее золото древности. Кто, как не сам творец Арды, мог оставить неисчерпаемый кладезь силы в дикой глуши? Кому, как не ему, подвластно умение доставлять любому существу моментальное счастье? Истина в том, что Двое были подлинными посланцами его, не понятыми и не принятыми землею, погрязшей в невежестве. Я знаю, я испытал!

И хотел было Беатор возразить магу: мол, и Тень, царствовавшая в Мордоре, способна была на многое. Да и прислужники ее не лыком шиты. А до нее была еще тень пострашнее и помогущественнее… Да только заколебался гондорец. Нет, он не боялся мага. Но нужно ли затевать ссоры и споры внутри отряда? Хаддар за это по головке не погладит. И пока Беатор колебался, дело решилось само собой.

В дверь постучали. Табарин:

— Кто б ты ни был, можешь войти.

Староста деревни, жившей в Острове и поддерживающей его в должном состоянии, когда там не стоял на постое ни один зеленый отряд, привел человека с бледным, измученным лицом, в плаще, отяжелевшем от воды, и сапогах, искупавшихся в жидкой грязи по самые отвороты. На поясе у него красовалась маленькая медная пряжка в форме восьмилучевой звезды. Такие же, только серебряные, носили все Хаддаровы люди, да и вообще все бойцы зеленых отрядов. А золотая была у одного человека — Первого Звена.

— Откуда ты, гонец? — осведомился Табарин, поправляя одежду и пытаясь придать лицу серьезный вид.

— Из Форноста. Мне нужен капитан двадцать второго зеленого отряда. Немедленно.

— Так уже и двадцать второго? Месяц назад мы были двадцать пятым… — удивился Табарин. Впрочем, гном не мешкая сходил в соседнюю комнату, где отсыпался Хаддар. Тот вскоре вышел, весь в повязках, представился, сонно щуря глаза, и пригласил гонца к себе. Их беседа длилась недолго. Как видно, вестник привез только устный приказ, короткий и ясный…

Гонец не пожелал остаться, просушить одежду над очагом, поесть и отдохнуть. Он лишь сообщил Хаддару волю Первого Звена, выпил вина и вновь вышел на дождь. Вскоре снаружи послышалось шлепанье копыт по глубоким лужам.

— Ишь ты, торопится…

— Точно, Кэбидж. Как видно, не мы у него последние, — ответил Акайн. Руки его тем временем уже поправляли одежду, руки знали: не одному гонцу придется сегодня вдоволь нарадоваться дождю.

Хаддар:

— Собирайтесь, срочно возвращаемся в Форност.

— А как же Компания Семи?..

— Либо потом, либо не нам достанется, Беатор. Собирайся.

Двенадцать рослых светловолосых всадников обгоняли повозки зеленого отряда. Все в длинных плащах неприметных оттенков: серые, буроватые, цвета опавшей и подгнившей листвы. Все на тонконогих лошадях, каждая из которых была по роду своему знатнее гондорских владык. Все в кольчугах, посверкивавших живым серебром. Если не мифрил, то нечто необыкновенно похожее на него. Все дивно красивы, как могут быть красивы только перворожденные, и никогда — люди. Как бывают красивы перстни или броши, сделанные на пару искусным ювелиром и не менее искусным магом.

— Добрые коньки, — негромко произнес Кэбидж, обращаясь к Данно. — Да и сбруя у них справная. У нас, конечно, получше бы сделали, так то у нас… А больше нигде, пожалуй, сбруи лучше этой не сыщешь.

— Что ты шепчешь?

Хоббит не ответил. В другое время Данно пошутил бы, наверное, приободрил бы друга-товарища, только сейчас ныла у него грудь, болели сокрушенные ребра, а от чужаков несло неясной угрозой… или, может быть, силой, от которой хотелось приглушить голос, а лучше того — лишний раз не открывать рта…