Елизавета Абаринова-Кожухова - Искусство наступать на швабру

— Железякин и агенты Железякина — не одно и то же, — загадочно ответил детектив и, заглянув в записную книжку, решительно набрал телефонный номер Софьи Кассировой. — Госпожа Кассирова? Говорит Дубов. Знаете, мы тут посоветовались, и я решил взяться за ваше дело.

— О, благодарю вас, Василий Николаевич, — заурчал в трубке голос потерпевшей. — Если вы вернете мне деньги, то я заплачу вам десять… или нет, пять процентов!

— Не надо, — сурово пресек детектив заманчивые предложения. — В случае удачи вы заплатите мне скромный гонорар согласно прейскуранту. Ну и плюс возможные расходы.

— Ах, вы так добры ко мне! — попыталась Кассирова рассыпаться в благодарностях.

— Я выполняю свой долг, — отрезал Дубов и положил трубку.

— И как вы собираетесь вернуть ей деньги? — чуть не в голос набросились на сыщика доктор и журналистка.

— Обычная шахматная комбинация из трех пальцев, — беззаботно рассмеялся Дубов. — И поможет нам ни кто иной как Женька.

— Какой еще Женька? — удивился Серапионыч.

— Компьютерщик из «За вашего здоровья». Ну, тот, который распечатал текст с дискеты, что вы прошлой осенью нашли на насыпи.

— Ну а здесь-то чем он вам поможет? — еще больше изумился доктор.

— По правде сказать, я тоже не улавливаю связи между компьютерами и нашим делом, — сказала Надя. — Разве что «взломать» банковский счет этого «липового» бизнесмена и снять оттуда сто тысяч…

— Нет-нет, хакерством заниматься не будем, — загадочно улыбнулся детектив, отчего-то вдруг пришедший в необычайно веселое расположение духа. Однако на все дальнейшие расспросы отвечал более чем уклончиво.

Симпатичная, модно одетая девушка ходила вдоль «стенки» и разглядывала выставленные на продажу шедевры: картины, поделки из разного рода подручных материалов и, разумеется, многочисленные матрешки, изображающие вставленных друг в друга государственных деятелей. Вдоволь насладившись высоким искусством, она обратилась к богемного вида мужичку, скучавшему подле картины с обнаженной девицей, повернутой к зрителям выразительной задницей:

— Вы не подскажете, кому тут можно продать письма Пушкина?

Мужичок посмотрел на нее, как на пришельца из космоса:

— О чем вы, мадам? Вот, пожалуйста, не желаете ли приобрести мое новое полотно «Задница в интерьере»? Всего за пять долларов.

— Спасибо, у меня самой не хуже, — вежливо отказалась девушка. — В смысле интерьер.

Неподалеку на ящике из-под «сникерсов» скучала дама неопределенного возраста и пола, продававшая матрешек. Среди деревянных президентов и генсеков девушка заметила «поэтический» комплект: самая крупная матрешка была размалевана под Пушкина, а внутренняя, самая маленькая — под Евтушенко.

— Да, поэзия нынче не в чести, — вздохнула девушка.

— Это точно, — согласилась продавщица. — Вот и Лариска того же мнения.

— Какая Лариска? — удивилась девушка.

— Да вот же она, — дама указала на белую крысу, выглядывавшую у нее из-под неряшливого платья. — Можете погладить, она не кусается.

Чтобы поддержать разговор, девушка погладила Лариску по жесткой шерстке, а затем вновь обратила взор на «поэтическую» матрешку:

— А что, если бы я предложила вам письмо Пушкина? Всего за сто тысяч «зелененьких».

— Смеетесь, — махнула рукой дама. — Да я таких деньжищ сроду не видывала. Как вы думаете, будь у меня столько, разве я стала бы такой чепухой заниматься?

— Понятно, извините, — пробормотала девушка и отошла от «стенки». Оглядевшись, она увидела скамеечку, на краю которой сидел какой-то господин в шляпе и с початой бутылкой пива, и присела на другой краешек.

— Не желаете? — тут же предложил ей господин.

— Нет, благодарю, я пива не пью, — отказалась девушка. И, чуть помолчав, заметила: — Я вижу, вы человек интеллигентный. Может быть, у вас есть какой-нибудь знакомый искусствовед…

— О, сударыня, вам повезло! — сразу оживился господин в шляпе. — Я сам и есть искусствовед. Потому-то здесь и околачиваюсь, поближе к изящному искусству.

— Вот это — изящное искусство? — удивилась девушка, окинув взором «стенку» с ее матрешками и задницами.

— Увы, — печально вздохнул искусствовед, — времена меняются. А ведь не так давно многие из них блистали на местном художественном небосводе. Ну, например, вон тот, — человек в шляпе указал на одного из торговцев, — при советской власти еще как процветал, за один портрет нашего первого секретаря Разбойникова тысячу целковых отхватил, не считая почетной грамоты. А теперь что? Весь пообтрепался, малюет всякий кич на потребу непонятно кому. Я тут как-то к нему как-то подошел, говорю, мол, что ж ты, паразит, с твоим талантищем всякую мазню в свет выдаешь? А он мне: «А ты что хотел, чтобы я за пять баксов свою душу в картину вкладывал?» Да, изменились времена. Свобода творчества привела к деградации искусства.

— Ну, тут я не могу с вами полностью согласиться, — перебила девушка. — Простите, как вас величать?

— У меня самое простое имя, — расплылся в обаятельной улыбочке искусствовед. — Петр Петрович.

— Надя, — представилась девушка. — Нет-нет, Петр Петрович, тут я с вами никак не могу согласиться. Конечно, то, что талантливые художники, я подразумеваю это понятие в широком смысле…

— Да-да, конечно, — понимающе кивнул Петр Петрович.

— То, что они вынуждены либо приноравливаться к низкопробным вкусам, либо бедствовать — конечно, очень плохо. Но это же не значит, что надо возвращаться в прошлое — в принудительный соцреализм и… Ну да что объяснять — вспомните судьбу Гумилева, Клюева, Михоэлса, Шемякина, Галича…

— Нет, ну зачем же так сразу, — чуть смутившись, Петр Петрович отхлебнул пива. — Я за свободное искусство, но в рамках.

— А, ну понятно. — Наде как-то расхотелось продолжать дискуссию. — Петр Петрович, а как вы относитесь к творчеству Пушкина?

— Пушкин — наше все! — Эту широко известную фразу Петр Петрович произнес так, будто она только что явилась ему на ум.

— А как вы восприняли бы появление новых, доселе неизвестных материалов, связанных с его жизнью и творчеством? — продолжала Надя. — Например, писем.

— Чьих писем?

— Ну, разумеется, Александра Сергеевича.

— О, ну это стало бы значительным событием в области культуры и искусства. А к чему, Наденька, вы завели о них речь?

«Ну все, пора брать быка за рога», решила Надя, а вслух произнесла:

— Дело в том, что я располагаю письмом Пушкина к Екатерине Николаевне Ушаковой, которое до сих пор считалось утраченным. Надеюсь, вам известно это имя?