Маргит Сандему - Кровавая месть

— Ты права, это трудно определить. Но если ты все это чувствуешь по отношению ко мне, то, я думаю, ты на верном пути. Я был бы благодарен уже за половину этого. Виллему, я так счастлив, что у меня комок стоит в горле…

Еж обнюхал все углы, и они слышали, как он протиснулся между досками и вышел наружу. Виллему вернулась к их собственной проблеме.

— Если бы мы были маленькими животными, которые могут пролезать в такие щели! Ах, Доминик, в чем провинились мы перед Господом, что он нас так наказывает?

Он усмехнулся.

— Я слышал, у тебя проблемы с Богом. Они всегда у тебя были, жажда бунта у тебя в крови!

— Да, мне трудно верить в какую-то высшую власть. Особенно сейчас! Ты со своей религиозностью вовсе не обязан разделять мои трудности. Я не могу верить в такого Бога, который позволил распять на кресте своего единственного сына. С тех пор он молчит, как мертвый, сколько бы ни призывали нас церковники к тому, чтобы мы ждали скорого пришествия Господа. Они говорят это для того, чтобы утвердить свою власть над умами людей.

— Ну, ну… — добродушно предостерег ее Доминик.

— Наверняка, в десяти заповедях кроется большой смысл, но ведь не одно же христианство призывает к добру! Утверждение «не делай другим того, чего ты не хотел бы, чтобы делали тебе» присутствует в той или иной форме во всех религиях. Я знала фантастически религиозных людей среди так называемых язычников и еретиков — но они несли наказание за то, что не верили в Бога. Что может сравниться с верой как таковой? Когда умирает кто-нибудь из наших близких, люди говорят: «Принимай это как испытание» или «Во всем есть божественный смысл». Думаю, что это просто издевательство над Богом. Они имеют в виду своенравного, безжалостного, болезненно самолюбивого Бога, которого интересует только одно — достаточно ли сильно мы любим его!

Виллему совсем разошлась.

— Многие люди используют христианство в качестве средства избежать страха смерти. Если ты не будешь причинять зло близким и будешь верить, то попадешь на небо, если же нет — в лапы к дьяволу. И все-таки нам, жалким земным существам, — более мягко продолжала она, — нужно во что-то верить, в кого-то, кто сильнее нас и может навести у нас порядок, когда все рушится, и человек беспомощен перед силами природы. Мы сами изобрели ту власть, на которую уповаем: домовых, водяных, ведьм и другие сверхъестественные фигуры. Я не делаю различий между верой и суеверием: это одно и то же. Хотя первое человеку разрешается делать, а за второе его сжигают на костре. И я допускаю, что в случае действительной опасности я могу обратиться к Богу. Я сделаю то, что делают многие закоренелые грешники на смертном одре — я становлюсь вдруг религиозной, потому что иначе мне просто не на что уповать. Но это лишь кратковременное смирение: стоит только миновать опасности, и я снова начинаю богохульствовать, как сейчас. Вот почему я так неустойчива в своем отношении к Богу.

— О, нет! — мягко возразил Доминик. — Когда ты попадаешь в переплет, ты прибегаешь к силе Людей Льда.

— Это только сейчас, в последнее время, — поспешно возразила она, — такое со мной было трижды. Первый раз — в Ромерике, когда я пережила это видение, второй раз — когда этот насильник набросился на меня в амбаре, и в третий раз — когда они хотели высечь тебя кнутом. Да, и нечто подобное я чувствовала на чердаке в Гростенсхольме. Так что это было четыре раза.

— А ты не могла бы… использовать эти силы, чтобы мы вышли отсюда? — негромко произнес он.

— Я не умею ими управлять, — призналась она. — Я не могу вызывать их по своему желанию. Они возникают в случае сильного гнева или необычайной уверенности в себе. А ты? Ты ведь читаешь мысли людей! Ты не можешь помочь нам?

— О чем ты говоришь, Виллему! Я не могу читать мысли людей! Я только улавливаю аффекты, настроения, атмосферу.

— Нет, ты можешь читать мысли. Я помню, у тебя это получалось однажды, когда мы были детьми. Я спрятала в кармане пирожок, а ты правильно угадал, помнишь?

— Да, но это было потому, что мы оба сосредоточились, а также потому, что мы оба из рода Людей Льда и близки по духу.

— А сейчас ты не можешь сосредоточиться? Узнать, что у этих скотов на уме. Не собираются ли они заморить нас голодом?

— Слишком большое расстояние…

— Чепуха! Ты смог почувствовать, будучи в Швеции, что Аре ждет твоего отца и что нужно спешить. Ты смог почувствовать, что я нуждаюсь в тебе.

— Ты права. Я должен попробовать. Но я так голоден и устал. В голове у меня пусто. Если сможешь, попробуй помочь мне!

Он снова сел, упершись подбородком в колени. Виллему замерла, не смея пошевелиться, сосредоточившись на том, чтобы усилить его мысль. Ей хотелось кашлянуть, из носа текло, но малейший шорох мог разрушить все.

Доминику не понадобилось много времени.

— Нет! — внезапно воскликнул он.

Виллему вытерла нос рукавом платья, потому что больше было нечем, и сказала:

— Ну, что?

Он вскочил и замер возле перегородки.

— Нет, этого не должно произойти, нет, нет!

— Что такое, Доминик?

— Они совсем близко. Поэтому я так быстро все почувствовал. Я вижу пламя, чувствую тепло и запах дыма…

Виллему чуть не умерла от страха.

— Нет… — еле слышно произнесла она.

— И они скоро будут здесь!

— Доминик! О, Господи! Эта перегородка! Я хочу быть с тобой!

Он подошел к двери и потряс ее несколько раз, но безрезультатно. Дверь оказалась прочной и до замка невозможно было достать. Он вцепился в жерди перегородки, принялся ощупью искать в ней проем… Но ничего не нашел.

Потом вернулся к ней и взял ее за руки, просунутые в щель.

— Виллему, я люблю тебя… — попробовал он утешить ее.

— А я тебя. Теперь я это знаю наверняка, это ровное, спокойное знание.

— Спасибо за то, что я узнал об этом. Вот почему они рубили деревья — чтобы не загорелся лес.

За внешней дверью послышался шорох, дверь открылась.

Было совершенно темно. Но снаружи горели факелы, так что можно было различить контуры массивной фигуры, стоящей в проеме.

— Виллему дочь Калеба!

Они увидели, что он отвернулся. Сначала они не поняли, почему, но потом догадались, что он боится ее глаз. Но теперь в глазах Виллему не было силы. Она чувствовала лишь бесконечную грусть оттого, что Доминику придется умереть. Ей было страшно. Она боялась смерти, хотя и старалась держаться храбро.

— Вы, что, собираетесь сжечь нас тут?

Он вздрогнул.

— Откуда, черт побери, тебе это известно?

— Вы забываете, что мы из рода Людей Льда!

На миг ей показалось, что он сейчас бросится наутек, захлопнув за собой дверь, но ему удалось взять себя в руки.

— Виллему дочь Калеба, — продолжал Воллер. — Мы осудили тебя за колдовство. Ты сама виновата. Ты сгоришь.