Дэн Ченслор - Оракул смерти

– У тебя чистое сердце, варвар. Может быть, слишком чистое для нашего мира. Ты согласился помочь герцогу – хотя, уверен, он уже походя нанес тебе множество оскорблений. А теперь ты даже не задал мне главного вопроса…

– Какого?

– Стоит ли спасать этого ребенка? Я ведь не сказал тебе, кем он станет. Возможно, сейчас ты приводишь в мир демона, который прольет кровь сотен тысяч невинных. А если вспомнить, каков его отец – вряд ли на яблоне вырастет слива, Конан.

– Я не могу бросить младенца на смерть.

– Браво! Сам я не в силах вмешиваться в судьбы других. Порой я проклинаю этот запрет, наложенный на меня богами. Но чаще всего, я рад, что груз ответственности не лежит на моих плечах.

Он поднялся, и киммериец последовал его примеру.

– Запомни, Конан. Прежде, чем зайдет солнце – сын герцога Альдо умрет, и смерть его будет столь ужасна, что небеса содрогнулись бы – будь в них хоть капля сострадания. Ты можешь спасти его. А как – ты узнаешь сам.

– Так и сказал? – серые глаза Корделии расширились. – Нет, Конан, лучше бы я пошла.

Этот Проракул станет гораздо любезнее, если увидит, как его кишки вываливаются изо рта.

Киммериец отвечал рассеянно, почти не слушая ее:

– Мне показалось, он хороший человек, Кор-ди. Чем больше ты делаешь добра для других людей – тем яснее видишь свое бессилие помочь всем.

Девушка надулась. Она была уверена, что люди делятся не на хороших и плохих – а на живых и мертвых.

Альдо поднялся с большого серого камня. Герцог пошатнулся – ноги плохо слушались после целого дня, проведенного в пути. Стефан метнулся было к хозяину, чтобы поддержать его, но вэдюследиий момент так и не решился.

– Герой с печки бряк, – пробормотала Корделия. – Может, нам на носилках его нести?

– Рыцари Безансона живут в седле, – пояснил киммериец. – Идти пешком для них такой же позор, как для тебя – показаться голой на улице. Дворянская честь…

Корделия в ужасе стала ощупывать талию.

– Почему позор? – страшным шепотом спросила она. – Я что, потолстела?

– Варвар, – голос Альдо утратил самоуверенность, и более походил на кряканье престарелой утки. – Чем закончилась твоя разведка?

Конан не говорил герцогу, где был на самом деле. Краткая ложь лучше путаных объяснений.

– Мы можем продолжать путь, – сказал он. – Но вам лучше передать ребенка Корделии.

Альдо с некоторым сомнением глянул на ак-вилонку. Меч за спиной и два кинжала на поясе – заботливую няню обычно представляют не так. Пряжка в форме человеческого черепа доверия тоже не внушала.

Однако, подобно многим аристократам, герцог привык свысока относиться к женщинам. Он полагал, что их единственный удел – материнство и домашние хлопоты. Поэтому отдать ребенка на попечение девушки было для него так же естественно, как грубить слугам.

К тому же, он понимал, что скоро начнет спотыкаться, и тогда вряд ли удержит корзину.

– Кормить его нужно три раза в день, – важно сообщил он, передавая младенца – нимало не задумавшись, чем именно и как. Вряд ли он и сам знал.

– Грудью? – мрачно спросила девушка, и Конан понял, что в таком духе Альдо вряд сам ли доживет до вечера.

Брови герцога взметнулись, разве что не подпрыгнув над головой.

– Конечно, – ответил он с глубокой убежденностью человека, который даже отдаленно не знает, о чем ведет речь. – Как я вижу, у тебя их целых две.

Сразив девушку столь веским*аргументом, он затопал вперед, увязая в гравии.

Когда мир перестал сверкать и вращаться, Конан увидел вокруг себя просторную залу, наполовину утонувшую в сумраке. Пол был выложен разноцветными плитами. Белый мрамор перемежался здесь с драгоценными камнями, а порой и с костью, вырезанной из черепов великанов и черных драконов.

В мозаике отразилась летопись Ордена Багряного Молоха – его кровавых побед и жестоких преступлений. Среди воинов и чудовищ, боевых колесниц и пылающих замков, – были вплетены рунические символы, защищавшие цитадель и ее владельца.

Прямо напротив Конана стоял высокий трон, вырезанный из проклятого дерева гуатумби. На нем, расправив кожистые крылья, восседал Багряный Молох.

Длинная шипастая шея поднималась почти до самого потолка, и таяла в легком сумраке. У существа не было ни ног, ни рук – лишь тысячи крошечных лапок, словно у многоножки, в два ряда спускавшихся от шеи по брюху.

Крупная голова, едва видимая в полутьме, ощеривалась тремя парами челюстей, над которыми горели пять рубиновых глаз. Чешуйчатый хвост оканчивался венчиком щупалец, словно у актинии, и крошечные молнии искрились меж ними.

– Конан из Киммерии, – произнес Молох. – Как же ты попал в мою цитадель? Прополз по крысиной норе, или тараканы поделились с тобой своими секретами?

Отвечать на издевку – значит напроситься на новую, ente худшую, поэтому Конан благоразумно промолчал.

Багряный усмехнулся.

– Ладно, я шучу, варвар. Мне прекрасно известно, как ты здесь появился. Да и тараканов в моем замке никогда не было. Возле Храма Оракула находится магический портал, не так ли? Люди, прошедшие долгий путь пешком и получившие предсказание, наверняка спешат вернуться домой. Одни – чтобы праздновать, другие – в отчаянной попытке обмануть судьбу. И жрецы открывают перед ними астральные врата – за дополнительную плату, конечно.

Он задумчиво покусал кончик крыла.

– Наверное, стоит наложить на замок новое заклинание. Иначе все, кому не лень, станут те-лепортироваться сюда из Храма или через какой-нибудь другой портал. Правда, пока ты единственный, кому такое пришло в голову. Других устраивают более простые, я бы сказал, обыденные способы самоубийства. Веревка, яд, камень на шею – но если ты решил умереть от когтей Молоха, добро пожаловать.

– Ты послал медузу, чтобы убить сына герцога? – спросил Конан.

– Астарот сильно оскорбится, если узнает, как ты его назвал, – заметил Молох. – Впрочем, раз ты здесь, значит, у моего слуги возникли проблемы и посерьезнее. Не знаю, может, я воскрешу его, – хотя не уверен, что он этого заслуживает… Многоликий хорошо сражался?

– Так себе.

– Тогда пусть гниет.

Багряный взмахнул крылом, отбрасывая в сторону одну тему и переходя к следующей.

– Итак, Конан, ты решил встать на пути судьбы и спасти младенца. Странные вы существа, герои… Помогаете слабым и беззащитным – а разве мы, сильные, не хотим жить так же горячо? Неужели мы меньше заслуживаем счастья, только потому, что способны сами позаботиться о себе, а не приклеиваемся пиявками к первому встречному?