Сергей Сергеев - Адепт и гадалка

— Улица имени итальянских художников.

На что тот, немного помолчав в телефонную трубку, ответил:

Хватит врать — это американские рабочие.

Андрей помнил свой первый приход во двор, тогда ещё на стороне дома номер одиннадцать напротив второго подъезда рядом с пирамидальным тополем росла плакучая ива. Её густые и гибкие ветви-верёвки со светло-зелёноватыми и узкими листьями свисали над низким палисадником и в некоторых местах касались асфальта там, где ходили жильцы. Жаль, что её не стало теперь, из всех дворовых деревьев она ему понравилась больше всех.

Вообще, по мнению обитателей и Хрусталёв с ними соглашался, озеленение двора заслуживало особого внимания, так как оно своеобразно, и наверняка здесь не обошлось без влияния парка "Липки", который находился недалеко, всего в пол-квартале.

Всех поражало разнообразие высаженных деревьев, начиная от обыденных берёз, вязов, тополей, клёнов и заканчивая липами, черёмухой, грушей и кустами сирени. Не вместившиеся во дворе сосны и акации произрастали за домом.

В нескольких метрах от ивы по обе стороны от дорожки, соединяющей центр двора с первым подъездом, две липы с молодыми светло-зелёными листочками, жёлтыми цветками и вечно гудящими насекомыми в кроне. Под одной из них, которая ближе к высоченной стене-забору, отделяющей двор от детского садика, стояла лавочка.

Стена — воплощение древности. Обтёсанная временем кладка из красного кирпича на известковом растворе, давала возможность отнести период её постройки на конец девятнадцатого или начало двадцатого века. Стена — это уже окончание двора, а вот начало, начало — переулок.

Глухой переулок от улицы до ворот хлебокомбината "Жаткино", сравним протяженностью лишь с шириной двора. Он проходил мимо торцов обеих домов, невысокого заборчика из белого кирпича и, собственно, въезда во двор.

Въезд как раз и образовывает разрыв в кирпичном ограждении, углубляясь и прячась между деревьями, разделяет двор на две равные половины. По ширине он около трёх метров, в самом его начале слева за ствол дерева привязана железная решётка, слегка напоминающая половинку ворот, наверное, они здесь когда-то были.

Если составить план двора, то он будет выглядеть так: два трёхподъездных пятиэтажных дома стоят напротив друг друга, каждый подъезд соединён с центральной аллеей асфальтовой дорожкой, остальная территория грунтовая и отделена невысоким деревянным палисадником, за которым и произрастают деревья и кустарники. В качестве дорожек жителями используется и бетонные отмостки вдоль стен домов. С уровня вторых подъездов аллея расширяется и переходит в спортивно-детскую площадку, которая заканчивается поперечной стеной, ограждением детсада.

Вот сегодня на этой площадке у лавочки должен решиться вопрос установки подъездной железной двери с домофоном. Главные противники установки — наши признанные малоимущие пенсионеры.

Бабули из улыбчивых и доброжелательных превращаются в сварливых и злых. Основной аргумент против — нет денег, пенсия маленькая. Пенсии действительно не "ахти", однако у бабушек есть близкие родственники, на помощь которых они могли бы рассчитывать. В подъезде об этом знают. Конечно, в настоящее время многие молодые семьи пенсии старших включают в свой семейный бюджет и существуют за счёт таких средств, но бывают и исключения.

У бабы Веры — сын бизнесмен. К маме иногда заглядывает не с пустыми руками, оставляя дорогую иномарку во дворе.

У проживающей одиноко в трехкомнатной квартире Зои Петровны — дивиденды по акциям составляют в год приличную сумму. Газовая компания, где она до пенсии работала главбухшей, регулярно их выплачивает. Этими подробностями она поделилась сама, отклонив предложение соседей сдавать комнату двум-трём студентам.

Ко всему прочему фирмы по установке одиноким и пенсионерам делали хоть небольшие, но скидки по оплате. Так что же тогда двигало их к сопротивлению? Осталось одно, сладкое русское простонародное слово — "халява".

Андрей спустился во двор. Собрание уже началось. Молодая девушка с тетрадкой в руке что-то негромко объясняла десятку жильцов, окружавших её. Слушатели стояли и внимали, их лица не источали восторга, но были напряжены и заинтригованы. Выявить активистов не составляло труда, они жались к говорящей и выказывали готовность перехватить речь, если понадобится.

— Ну вот, — закончила девушка, — в принципе и всё. Теперь решайте сами, как вам поступить. Надумаете — звоните, телефон у вашего представителя есть. Я должна покинуть вас, меня ждет ещё одно собрание по такому же вопросу.

И со словами:

— До свидания, надеюсь на скорое сотрудничество, — удалилась со двора.

Народ безмолвствовал недолго, активисты не позволили. Но аргумент бабушек банален — нет денег. И первая это озвучила баба Вера — восьмидесятилетняя старушка в выцветшем, как и её глаза, светлом платке. Платок, небрежно повязанный на голове в стиле бондано поверх белёсых косм, неизменная синяя кофта и эмалированное ведро для мусора в руке — вот те атрибуты, по которым её легко можно отличить от других старушек двора. По поводу ведра создавалось впечатление, что с ним она не расставалась никогда. Если она просто сидела на лавочке, то ведро стояло рядом, а если пересекала двор вдоль дома к мусорным бакам, оно было в руке, и частенько не заполнено и наполовину. Поход с ведром — это, своего рода, старческий променад.

— Теть Вер, для вас, как ветеранов, будет десятипроцентная скидка.

— Ну, нету у меня денег со скидкой или без. Нету.

И тут активисты неожиданно получили помощь из стана противников.

— Бессовестная, ты, Верка, — резанула Зоя Петровна, — сын лопатой деньги гребёт, а всё прибедняешься.

— Ты моего сына не тронь, о своём алкаше лучше позаботься, а то живет на отшибе в халупе, а сама к себе даже внуков прописать не хочешь.

— Не твоего ума дело, если денег нет, займу тебе.

— Без тебя обойдусь, не занимала и не буду. Вон молодухе одолжи, — кивнула баба Вера на Тоньку, женщину тридцати лет.

Антонина, мать двоих детей, проживала на последнем пятом этаже, в квартире своей полусумасшедшей бабки, умершей год назад. Раньше существование этой семейки было сносным: Тонькины подработки, плюс пенсия и подаяния, которые собирала старушка при входе в ближайшие продуктовые магазины квартала.

Вообще с подаяниями в подъезде Хрусталёва перебор. Приблизительно полтора года назад в однокомнатной квартире на втором этаже ютился в одиночестве семидесятилетний слепой. Так вот он зимой и летом ходил за подаяниями на многолюдный местный "Арбат", за что неоднократно был бит тамошними попрошайками и их хозяевами. Последний раз его так сильно избили, что он через неделю умер от побоев в своей квартире. В подъезде общался только с бабой Верой, которая знала его ещё зрячим. Она ухаживала за ним целую неделю, вызывала скорую, те приехали, пожали плечами и уехали.