Андрэ Нортон - Четыре повести о Колдовском мире

Сиф снова куснула хлеб.

— Я никогда не видела, как гребет женщина. Гребки у нее были длинные и ровные. Это было очень красиво. Я тогда подумала, что моя мама — самая сильная женщина на свете. Мы подплыли к рифу. Вставало солнце. Вокруг Улиса на фоне серого неба образовался белый нимб. Прилив был еще высоким, но уже начал идти на убыль. В рифе было отверстие, к которому она направляла лодку. Маленькое отверстие.

Я видела, как рука Сиф сжалась, обхватив колени.

— Но она либо неправильно определила глубину, либо не угадала с лодкой, а может, надо было раньше выйти в море. Думаю, она могла бы осуществить задуманное, если бы отправилась на лодке меньшего размера, рассчитанной на одного человека, если бы в этой лодке не было меня. Ведь я добавляла вес…

Голос ее теперь был очень спокойным, горьким и глубоким.

— Наше судно село на остроконечную скалу. Мать попыталась веслом приподнять, снять лодку. Я стала вставать, но она приказала мне сидеть и крепко держаться за планшир* note 1. Под дном лодки слышался скрежет. Мать со всей силы нажала на весло. Нас приподняло. Казалось, мы освободились, но тут пришла перекрестная волна, перевернула лодку и бросила на риф.

Сиф не отрывала взгляда от пламени свечи. Я не знала, что сказать.

— Мама перелетела через скалы, а может, ее о них ударило, не знаю. С тех пор я се не видела. Меня в тот момент выбросило к берегу. Течения вокруг рифа странные, очень сильные на глубине, во время прилива. Но я была очень легкая. Течение высоко подбросило меня вверх и несло какое-то время параллельно земле, а потом вынесло еще ближе. Старый Сул шел в то время по берегу, он меня и выловил.

Даже при этом слабом освещении видно было, как побледнела Сиф. Я притронулась к ее руке. Она была холодной.

— Я этого не знала, — сказала я тихонько, снова обретя способность говорить. — Я не знала, что она взяла тебя с собой в лодку.

Сиф завернулась в морское одеяло, которое мы держали в башне, спасаясь от ветра.

— Никто не знает, — ответила она, — за исключением, может, Сула. Думаю, он догадывается.

Она доела хлеб и оглянулась по сторонам, вероятно, в поисках еще одного кусочка. Больше хлеба не было. Кухарка была в тот вечер в дурном настроении, и мне удалось выпросить лишь полбуханки.

— Твою маму выбросило на берег через два дня, — добавила я.

Сиф кивнула и плотнее закуталась в одеяло:

— Да.

Прошло несколько лет. Сиф стала еще выше, я же едва прибавила дюйм. Она рассказывала мне истории, которые слышала от рыбаков: о людях и королевствах, что находятся на морском дне. Сиф была хорошей рассказчицей, не то что я. Я же рассказывала ей о том, о чем на рынке говорили жены рыбаков, да кухонные сплетни, да сплетни служанок моей матери. В волосах у матери появилась первая седина. У нее родился еще один сын, который опять вскоре умер.

Однажды я пришла в башню и увидела, что Сиф скорчилась, согнулась вдвое, но не на верхней площадке, а на нижних ступеньках лестницы. Она стояла на коленях, нагнувшись вперед, прижимаясь лбом к дереву.

— Сиф, Сиф, — закричала я, уронив салфетку с пресной лепешки, которую принесла к нашему ужину. Подбежала к ней и наклонилась.

Когда она подняла лицо, я увидела, что она очень бледна. Под глазами темные круги, а сами глаза — дикие и беспомощные. Она отдувалась и тряслась, и видно было, что она кусала губы. Ей было в это время двенадцать, мне — девять.

— Что случилось, Сул тебя избил? — спросила я. Но синяков не было.

Она посмотрела на меня без выражения, а потом отвернулась и опять опустила голову.

— Нет, не в этом дело. Я наклонилась поближе.

— Ты заболела? У тебя жар? — я дотронулась до ее руки, но кожа была прохладная и влажная. Сиф дернулась.

— Я… нет, не трогай меня, — еле дыша, сказала она. — Я не переношу, когда до меня дотрагиваются, — зубы ее были сжаты. Озадаченная, я не знала, что делать.

— Может, ты съела что-нибудь не то? — пытала я. Мы были морской народ и знали, что рыбу надо есть свежей или не есть совсем. Но Сул был неряшлив и ленив. Кто знает, что он ей мог приготовить?

Она покачала головой.

— Нет, нет, — руки ее, лежавшие на деревянной ступеньке, сжались в кулаки. Помолчав еще минуту, она тихо сказала: — Уйди.

Я уселась, глядя на нее в изумлении. Такого я от нее еще ни разу не слышала. Нахмурившись, я водила пальцем по деревянной ступеньке и думала. Уходить я не собиралась. Еще чего! Ведь Сиф нужна была помощь, и мне необходимо было понять, что я должна сделать. Я смотрела на ее согнутую фигуру, прислушивалась к поверхностному дыханию и внезапно все поняла.

— Да ведь это женская болезнь, да? — спросила я ее. Сиф тяжко вздохнула и ничего не сказала. — Старый Сул сказал тебе, что надо делать?

Сиф издала полузадушенный звук. Я не поняла, плачет она или нет. Он ничего не знает, старый дурак. Да и не сказал бы, если бы даже и знал.

«Странно», — подумала я. Впервые о чем-то важном мне было известно больше, чем Сифу. По ступеньке мимо моей руки пробежал бледный паук, подпрыгнул и спустился вниз по шелковой нитке.

— У тебя ничего нет при себе?

— Нет! — выдохнула Сиф. Зубы ее были сжаты. — Я ненавижу это, — прошептала она. Она плакала. — Лучше бы я была мальчиком.

Я поднялась.

— Оставайся здесь, — выдала я идиотское распоряжение. Сиф и не собиралась никуда идти. Я сняла свою накидку и набросила на нее. Она не двинулась и не повернулась ко мне. Я поставила рядом с ней на ступеньку салфетку с едой и ушла.

Вернувшись домой, я зашла в комнату матери и стащила несколько ее прокладок. Никто меня не видел. Должно быть, она со служанками была в кухне или в мастерской ткала ковер, а может, ее и вообще не было в замке, и она пошла на деревенский рынок. Неважно. Я пошла в женский сад и сорвала горсть жирных темно-зеленых листьев. Прижав их и мешочек с прокладками к груди, я вернулась к Сиф в башню.

Сиф за это время не только не притронулась к еде, но даже и не пошевелилась. Накидка моя сползла с ее плеч, но она ее даже не поправила.

— Сиф, — сказала я, присев рядом. — Это я, Элис. Съешь это.

Она подняла голову. Лицо ее было мучнисто-белым.

— Я не могу есть, — прошептала она. — У меня морская болезнь.

— Да ведь это рампион, — сказала я. — Моя мама в таких случаях ест его. Ешь. Обещаю тебе, он поможет.

Она тупо посмотрела на протянутый ей лист, словно видела его впервые, словно понятия не имела, что это такое. Потом медленно протянула к нему руку и остановилась:

— У меня онемели пальцы.

Голос ее был чуть слышен. Я скормила ей лист кусок за куском. Губы ее были сухими. и потрескавшимися. Потом я заставила ее съесть еще два листа. Потом мы стали ждать. В башне пахло пылью и ракушками. Летний воздух был теплым. Я играла с муравьями, тащившими мелкие кусочки соломы вниз по стене башни. Чуть шелестел ветер. Примерно через час Сиф медленно выпрямилась. Она все еще казалась слабой, но дыхание ее стало ровнее, и щеки чуть порозовели.