Страшные истории острова Джерси - Эррен Майклз

голову мясника, и он с радостью присоединился к группе людей, ожидавших линчевания мясника.

— Более справедливый судья, чем вы, увидит, и вы ответите за это преступление, сеньор. Если мне придется продать свою душу самому дьяволу, я клянусь в этом, Бейлиф: через три недели с сегодняшнего дня вы будете лишены жизни!

Веревку натянули, и петля затянулась, лишив обреченного мясника возможности говорить дальше. Его ноги свело судорогой, он качнулся и закружился. Его глаза искали Бейлифа, хотя они и выпучились из орбит, Хостес заставил себя встретиться с ними взглядом, решив, что здесь, наконец, мясник не должен отвести от него взгляда.

Наконец мясник затих, и люди отпустили веревку, сбросив его труп на землю.

Кровь Бейлифа бурлила в его жилах, а глаза были дикими, когда он распустил свой импровизированный суд и приказал бросить тело мясника в могилу для бедных.

Его нервозность не ослабевала и мешала ему есть очень много за ужином. Вместо этого он вернулся в роскошную тишину Дубовой комнаты и улыбался, сидя и глядя на тяжелую балку, на которой мясник был повешен перед смертью.

Он выпил несколько бокалов портвейна, и тепло разлилось по его телу, а руки стали тверже. На закате он почувствовал необходимость прогуляться по окрестностям и оценил красоту поместья Лонгвиль с большей благодарностью, чем обычно. Он был здесь господином и повелителем, и больше не было никого, кто осмеливался бы перечить его воле.

Он лег в постель в состоянии пьяного удовлетворения, но его неугомонная энергия не позволяла ему заснуть. Он урывками дремал ближе к рассвету в самые темные часы ночи, но был вытащен из забытья стуком тяжелых ботинок. Они медленно шли по коридору к его комнате, будто ходок был измучен долгим путешествием.

Хостес подумал, не собраться ли с силами, чтобы накричать на того из слуг, кто мог оказаться настолько глупым и невнимательным, чтобы разбудить его. Затем звук медленно поворачивающейся дверной ручки окончательно разбудил его, и он сел. Должно быть, что-то случилось.

— Что это? Кто там? — раздраженно спросил Хостес.

Дверь распахнулась, и Бейлиф протер глаза.

— Ну?

Ответа не последовало.

Он встал и подошел к двери, теперь уже донельзя раздраженный.

Там никого не было. Хостес вгляделся в темноту коридора, но свет не проникал сквозь тени. Чувствовался неприятный запах.

Слегка поежившись от холода, Бейлиф закрыл дверь спальни. Чувство неловкости заставило его повернуть ключ в замке.

Он вернулся в постель, гадая, не приснились ли ему шаги, но теперь, когда он проснулся, головная боль улеглась, отдаваясь тяжестью в висках и стуча в такт биению сердца. Он понял, что выпил слишком много портвейна.

Когда забрезжил рассвет, он позвал слугу и холодно приказал сонному, взъерошенному лакею разбудить повара и принести ему чаю с беконом, чтобы побороть похмелье.

Он ждал своего завтрака, не вставая и не одеваясь, так как надеялся, что, как только его урчащий желудок насытится, сон снова найдет его.

Завтрак так долго не подавался, что он разозлился на горничную, которая его принесла. Он сел в ожидании, отпуская ее, и поставил поднос себе на колени. Повар поджарил толстые ломтики окорока, добавив к ним ломтик вчерашнего хлеба и кусочек сливочного масла. Бейлиф отрезал кусочек мяса и отправил его в рот.

На языке появился привкус, похожий на грязь склепа, будто мясо свиньи обжарили в крови и экскрементах сотни перепуганных животных, которых обескровили до смерти. Отвратительный запах тухлого мяса ударил ему в ноздри с такой силой, что его сильно вырвало, он опрокинул чайник с чаем и выплюнул мясо обратно на тарелку.

Вкус во рту был отвратительный. Его снова вырвало, и он сплюнул. Поставив смятый поднос на пол, он взялся за ручку звонка. Он дернул его с такой силой, что почти оторвал его от стены.

— Мясо отменяется! — прорычал он перепуганному лакею. — Скажи повару и этой идиотке-горничной, чтобы собирали чемоданы!

Он пинком вышвырнул поднос в холл и захлопнул дверь перед носом бледного парня.

Хостес бросился обратно в постель, его желудок скрутило, будто он был в море, и он лежал неподвижно, стиснув зубы, пытаясь побороть тошноту.

В конце концов он встал поздним утром и пошел обедать к своей жене. Вид и запах того, как она лакомилась жирным паштетом из утиной печени, снова вызвали у него тошноту, но он заставил себя сесть напротив нее и откусить немного хлеба с сыром.

— Не мог бы ты сказать мне, Хостес, почему ты пытался уволить повара и одну из горничных этим утром? — спокойно спросила его жена.

— Я ничего не пытался, — отрезал Хостес. — Я отдал им обоим приказы о выходе.

— Я управляю домашним персоналом, — ответила Эмма, — и я не позволю тебе уволить их только потому, что тебе не понравился твой завтрак. Мне потребовался час, чтобы успокоить этих женщин.

— Они подали мне протухшее мясо, Эмма!

— Они ничего подобного не делали, Хостес. Я попробовала мясо сама по настоянию повара. Оно было свежим и вкусным. У нее была истерика по этому поводу.

— Меня, черт возьми, чуть не стошнило, Эмма!

— Тогда, возможно, ты захочешь умерить потребление алкоголя по вечерам, — холодно сказала его жена. — Что касается найма и увольнения прислуги, я бы предпочла, чтобы ты сначала посоветовался со мной. Я бы также предпочла, чтобы ты посоветовался со мной, прежде чем вешать человека в Дубовой комнате!

Она бросила вилку, отодвинула стул и вышла из комнаты.

Бейлиф решил, что чувствует себя слишком плохо, чтобы спорить с ней.

Остаток дня он провел, сгорбившись за своим столом, пытаясь сосредоточиться на юридических вопросах, которые требовали его внимания. Он отстал от работы из-за своих отношений с мясником. Его разум был затуманен из-за недостатка сна, и он добился очень малого, по существу. Его дневник напомнил ему о ранней встрече на следующий день, и он решил пораньше лечь спать, после того как отказался от ужина с женой и потребовал на ужин несколько печеных пирожных с кухни.

Изнеможение овладело им, как только его голова коснулась подушки, и поэтому он с немалым раздражением обнаружил, что в полночь его разбудил раздражающий скребущий звук. Это был звук металла о металл, медленный скрежещущий звон. Лежа неподвижно, охваченный растущим гневом, Бейлиф не мог определить, откуда доносится звук, хотя он показался ему странно знакомым.

Он откинул одеяло и шагнул к двери своей спальни, с грохотом распахнул ее и проревел в темноту коридора:

— Замолчи, черт бы тебя побрал!

Но звук не прекращался. Хостес впился взглядом