Герои меча и багов - Ярослав Георгиевич Горбачев

не перегнуть — было бы верхом глупости получить Паралич, когда вокруг столько потенциальных врагов. Особенно, когда некоторые из них… Ефим поймал на себе взгляд второго эльфа, как он его окрестил — эльфа-наблюдателя, и тот ему очень не понравился. Не должен нормальный гетеросексуальный эльф так смотреть. Или — их нормальных не бывает?..

Тем не менее, всё вокруг начало потихоньку успокаиваться. Рядом с Ефимом, который с трудом поднялся на ноги, внезапно появились Эльтодреель, Наташа и ещё несколько знакомых эльфиек и фей. Охотники скучковались напротив, поправляя растрёпанные причёски и одежду, и обиженно зыркали по сторонам. Сразу было видно победителей и побеждённых. Удача на стороне больших батальонов. У остроухих красавчиков, оказавшихся в меньшинстве, изначально не было шансов.

Соперники смотрели друг на друга и не решались сделать следующий шаг. Повисло напряжённое молчание.

Ефим огляделся по сторонам — и принялся усиленно ругаться. Количество прекрасных женщин в шаговой доступности зашкаливало. Тело наконец перестало интересоваться самцами-эльфами, и можно было бы порадоваться, пустить всё на самотёк… Но нет. Был ещё проклятый обет и необходимость его соблюдать! Да и ситуация в целом совсем не располагала.

По идее, сейчас надо было бы показать всю свою мудрость, предусмотрительность и способность к анализу сложных неудобных ситуаций как правителя, выкатить соломоново решение, примирить враждующие стороны и сделать так, чтобы всем вдруг стало хорошо — или, по крайней мере, выбрать из всех плохих вариантов наименее скверный. Но Ефиму было совершенно не до происходящего. Его руки тянулись то к стоящей непростительно близко Эльтодреели, то к Наташе. И приходилось сыпать всё новыми и новыми ругательствами, чтобы угомонить демона.

«Я в какого-то мазохиста, блин, превращаюсь. Ведь ему, гаду, безразлично всё. Больше я сам страдаю…»

Но Ефим понимал, что деваться некуда. Либо действовать так, либо — случится страшное. Или очень страшное. Это смотря кто окажется ближе…

Эльтодреель что-то говорила, эльфы ей отвечали, но что, как, кому — из-за постоянных попыток сохранить контроль над собой Ефим не отслеживал. Не заметил он и момент, когда охотники дружно развернулись и начали спускаться с помоста, имея при этом вид оскорблённой невинности. Когда последний из них скрылся из виду, Эльтодреель, тварь такая, ещё и сделала шаг навстречу.

— Господин…

А одежду-то она привела в порядок не до конца, ой не до конца… И эта её свободолюбивая грудь всё ещё выглядывает наружу, ловя момент, чтобы хась — и выскочить снова…

— Прочь! Все прочь! Отойдите, бля! А то наброшусь! Быстро! Ёбаный стыд, моржовый хер, сучье говно! Вот, так, вот, ещё… Давай, голубчик, жги… Хреначь со всей силы! Херачь! Хуячь! Еби! Во-о-от, так, уже лучше… Так что вы там сказали, а?..

— Господин, — сделала вторую попытку Эльтодреель, потупив взгляд и молитвенно сложив руки на груди. На груди…

— На груди, бля!.. Стовосьмидесятиногий пиздохуй! Да, да, вот так! Ебашь меня, маленький говнюк, ебашь меня сильнее… А ты не смотри туда! Не смотри! В глаза ей смотри, сказал! Так что там было-то? Что ты хотела сказать?

— Я хотела сказать, что наши мужчины оказались категорически против решения подчиниться вам, господин. И были за это изгнаны. Проблема решена, только теперь… Боюсь, на вас теперь лягут дополнительные обязанности. Уж не знаю, справитесь ли…

Ефим горестно вздохнул и хлопнул себя рукой по лицу. Сам.

Крепко-накрепко зажмурился, вдохнул-выдохнул, стараясь привести в порядок мысли и всё остальное. Наконец, огляделся.

Вечер постепенно превращался в ночь, однако это превращение ещё не завершилось. Тёмно-синее небо, насколько можно было видеть сквозь деревья, только начало наливаться чернотой. Осторожно зажигались одна за другой редкие звёзды. Птицы сонно и лениво чирикали, готовясь ко сну. В воздухе чувствовались прохлада и сырость, но при этом ветер, уютно шелестящий листьями, был ещё тёплым.

Под кронами деревьев сгущались сумерки, но с темнотой самоотверженно боролись покрывшие всё вокруг светлячки, множество их. В созданном ими необычном освещении, похожем на неоновую подсветку, всё выглядело нереальным и волшебным. И света было достаточно, чтобы оценить множество взглядов, наполненных затаённой надеждой и плохо скрываемым беспокойством. Ефим почувствовал себя, словно Дед Мороз на детсадовской ёлке. Или, вернее, как стриптизёр на вечеринке, которую устроили после окончания ёлки воспитательницы, доплатив снявшему ватную бороду и надевшему кожаные трусы аниматору.

Девушки послушно разошлись в стороны и теперь стояли ближе к краям помоста, выстроившись в три неровные шеренги. Ровно четырнадцать штук. Три эльфийки, одиннадцать фей. Одновременно очень похожие друг на друга, как сёстры, и в то же время — такие разные.

Все эльфийки — высокие, стройные, с одинаковыми золотистыми волосами, в одинаковых зелёных костюмах — конечно, с поправкой на состояние одежды Эльтодреели. Тем не менее, Ефим точно бы не спутал этих троих, каждая обладала ярко выраженной индивидуальностью: черты лица, фигуры, возраст, рост, и, казалось, даже характеры были разными.

Что до фей — у весёлых малышек разброс был гораздо шире. Волосы — почти весь спектр видимого света. Обычные человеческие каштановые, чёрные, русые, и тут же — голубые, зелёные, розовые, сиреневые. То же с глазами. Кое у кого даже отличался цвет кожи. Одежда — платья, топики, набедренные повязки, коротенькие юбочки — кто во что горазд. И рассмотреть всё это можно было в деталях, поскольку значительная часть светляков пристроилась в волосах, а также на телах фей. И хуже всего было там, где насекомые пристроились не на одежде, а забрались под неё, заставляя тонкую материю просвечивать…

Оглядев всё это великолепие, Ефим поскорее воздел глаза вверх, к ночному небу, так, чтобы никого не видеть. После этого собрался было дежурно выругаться, призвав свою личную анти-виагру, так, для профилактики — но тут откуда-то со стороны донеслось истошное:

— Демоны!..

Ход 4. Коричневый игрок

— Демон!.. Нечисть!.. Гадкий тролль!.. — Неслось со всех сторон.

Пётр, перебравшись через край ямы, воздел своё знамя к тёмно-синему вечернему небу, на котором зажглись первые редкие звёзды. Прокашлялся. Ещё раз прокашлялся. Помялся. Прокашлялся в третий раз — и, наконец, заговорил, иногда срываясь на неумелое пение:

— Вышел Пётр из зиндана! Вынул флаг свой из кармана! Буду резать, буду бить… Все вокруг меня… Козлы!