Алекс Орлов - Золотой пленник

— В Лонгрен, ваше благородие.

— Да? А что я вчера пил?

— Херес, ваше благородие.

— И много?

— Две бутылки.

Капитан вздохнул. Херес у него был забористый, а бутылки полуторные, так что всякое могло случиться.

— Помоги мне подняться.

— Извольте, ваше благородие.

Слуга поставил на стол фитильную лампу, подхватил хозяина под мышки и привел в вертикальное положение, а когда отошел, фон Крисп покачнулся, однако к тазу для умывания подошел сам.

— Ну, где ты? Лей давай.

— Лью, ваше благородие, лью.

После умывания, промокнув лицо и шею полотенцем, капитан стал что-то припоминать. Ах да, сегодня на гору ехать было не нужно — он попросил лейтенанта заменить его. На три дня.

«Зачем мне три дня?»

Опустившись на табуретку у стола, фон Крисп страдальчески уставился на слугу.

— Ну, где?

— Вот. — Тот шагнул вперед и поставил перед хозяином бокал с дымящимся напитком. Это было нагретое виноградное вино с медом, перцем и изрядным количеством кислых ягод. Страдальчески морщась, капитан выпил содержимое бокала в несколько глотков, потом посидел пару минут с закрытыми глазами, а когда открыл их, увидел мир в совершенно ином свете.

— Давай завтрак!

— Несу, ваше благородие!

Перед капитаном появилась тарелка с яичницей из шести яиц с подрумяненными ломтиками ветчины. Он с аппетитом начал есть, тем временем слуга раскладывал на кровати мундир и в последний раз оглядывал начищенные ботфорты. Дунул на перо в шляпе и поровнее положил меч.

— А булочка с джемом будет или белый хлеб?

— Будет, ваше благородие. — Слуга поспешил на кухню и вернулся с булками, джемом и большой чашкой крепкого чая.

— М-м, она свежая? — удивился капитан.

— Так точно, ваше благородие, только из печи. Пока вы спали, я сбегал через улицу к булочнику.

— Когда же он успевает их напечь, он что — совсем спать не ложится?

— Он рано встает, ваше благородие, такое у него ремесло.

— М-да, — покачал головой фон Крисп, жуя булочку с джемом. — Я бы никогда не смог стать булочником...

Отличный завтрак хорошо подействовал на голову, капитан полностью вспомнил, зачем ему надо в Лонгрен.

— Давай одеваться!

— Все уже готово.

— А сумка?

— И сумка тоже, чтобы мундир не помялся, я вставил в него «косточки».

— Хорошо, — кивнул фон Крисп. Второй мундир, капитана Лонгренского гвардейского полка, требовался для обмана стоявших на дорогах солдат. В гвардейском мундире к капитану было больше доверия, чем в пехотном, да и подозрение удается отвести, в том случае, если все откроется и командование затеет расследование.

Одевшись и затянув ремни, капитан почувствовал себя готовым совершить задуманное. Перед выходом он еще раз заглянул в дорожную суму — там, под гвардейским мундиром, лежал завернутый в чистую тряпицу свиток с тайным колдовским порошком. Убедившись, что он на месте, капитан взял у слуги перчатки и вышел из дому.

На улице была предрассветная синь, запряженный конь тряс головой и бил копытом по створке ворот, просясь на дорогу.

— Сейчас поедем, не торопись.

Приняв у слуги сумку, капитан приторочил ее к седлу и забрался на коня.

— Когда ждать, ваше благородие? — спросил слуга, открывая ворота.

— А тебе какое дело? Жди каждый день, чтобы не загулял...

— Дык где ж мне гулять?

— Жди дня через три, — ответил капитан, выезжая на улицу, дал коню шпоры и понесся по дороге.

44

Когда солнце только притронулось к горизонту, фон Крисп уже подъезжал к городу, в низинах еще клубился туман, а в кустах вдоль дороги сонно вздрагивали птицы.

У границы города, на полупустой заставе, спал, опершись на алебарду, часовой. Заслышав стук копыт, он приоткрыл один глаз, но поняв, что это офицер, продолжил сон, даже не подумав отсалютовать.

— Хороши охранники, — пробурчал капитан, проезжая мимо.

В городе от дома к дому уже ходили молочницы, громыхали на своих арбах вечно грязные угольщики. Они стучались в ворота и ждали появления слуг с помятыми лицами, те забирали мешки с углем, вязанки лучин и, расплатившись, торопливо закрывали двери, чтобы поспать еще немного.

Проехав через ремесленный квартал, капитан остановился возле невзрачного домика за высокой каменной стеной. Спешившись и накинув узду на коновязь, он взялся за бронзовое кольцо и трижды стукнул в ворота. Почти сразу во дворе послышались торопливые шаги, и через приоткрывшиеся на дюйм ворота на капитана глянул чей-то глаз. Узнав гостя, ворота открыли шире. Фон Крисп оглянулся на улицу и вошел во двор.

— Пожалста в дом, ваша благородия, пожалста к дивану, пожалста... — затараторил низенький круглый человечек в красных шароварах и жилетке на голое тело. Из приоткрытой двери темного жилища несло пьяным дымом. Как-то раз капитан воспользовался приглашением и посидел у дивана, втягивая этот дым, но после чудесным образом потерял где-то три дня жизни — никаких воспоминаний о них не осталось.

— В дом не пойду, не люблю я вашего дивана, херес лучше. Ты, главное, скажи — дело надо делать?

— Ой нада, пожалста, ваша благородия, уй как нада!

— Ты разборчиво говори. Теллир был?

— Ой был, большой эрмай был, говорил, дорогу нада. пожалста.

— Какую дорогу? Или забыл, дурь дымовая?

— Зачем забыл? Пожалста, помню — дорога на Крей называется.

— На Крей? — Капитан сдвинул шляпу на затылок. — Это значит, пять постов и тридцать миль только в одну сторону. Придется коня менять. Ну ладно, я поеду прямо сейчас, так и передай.

— Передам, пожалста, — закивал связной Теллир а, глядя куда-то мимо гостя.

— И ты бы заканчивал с этой дурью, ошибешься разок с названием дорог, и Теллир тебе башку срубит.

— Срубит, пожалста. Башку срубит, — согласно закивал круглый человек.

Капитан махнул рукой и вышел на улицу. И чего он взялся учить этого пропащего?

Вскочил на коня и поехал на северную окраину — там находилось хозяйство знакомого конезаводчика, фон Крисп часто брал у него лошадей для своих нужд или, когда было туго с деньгами, менял дорогую лошадь на простую с доплатой. Сейчас ему требовалось сменить коня, чтобы возвращаться из Лонгрена в Хаски на свежей.

Мимо проехал дозор городской стражи. Фон Крисп даже не повернул в их сторону головы. Для военных, квартировавших в городе, стражники были чем-то вроде бродяг: всегда небритые, в засаленных мундирах и с ржавчиной на алебардах — военные их презирали.

Несмотря на ранний час, в конюшнях уже кипела жизнь, дюжина конюхов и работников выводили лошадей, носили воду, мели двор и подсыпали корм.