Елена Хаецкая - Сага о Хелоте из Лангедока

– Ножку индейки на вертеле, – сказал он. – И последи, чтобы тут не очень шумели.

Он бросил на стол несколько монет, после чего господа заняли место в углу, под портретом Бернарда Клервосского. Святой был изображен благословляющим крестоносное воинство, которое уходило за горизонт и терялось в необозримой дали. Трактирщик поспешно принес свечу. Хелот с неудовольствием наблюдал за суетой, ожидая, пока она закончится. Улавливая волны неодобрения, трактирщик суетился еще больше и наконец окончательно вывел из себя тамплиера. С храмовниками старались не связываться – слишком зловещими казались их тайны, слишком велико было их могущество. Ощутив на себе раздраженный взгляд темных глаз тамплиера, трактирщик съежился и исчез.

Было слышно, как барабанит дождь. Совсем близко прозвучали молодые смеющиеся голоса – и снова канули в бесконечный поток влаги, низвергавшейся с небес.

Оба приятеля, потягивая недурное красное вино, помалкивали. Мимо прошла хорошенькая служанка в мокрой юбке, липнущей к ногам. Она деловито тащила большой кувшин, и Хелот проводил ее глазами.

– У нашего трактирщика губа не дура, – сказал он и вздохнул. – Когда еще увидишь нежное личико девушки, которая не вышла из возраста ангела?

Он подумал о Дианоре и помрачнел.

Хозяин возник из темноты с двумя вертелами, возложенными на гнутое металлическое блюдо. Вкрадчиво подсунул их на стол и шмыгнул прочь. Хелот взял ножку индейки и впился в нее зубами.

– Сэр Хелот, – тихонько сказал Греттир. – Перед разлукой я должен вам сказать одну вещь. Я не хочу, чтобы осталась ложь. Со временем она может превратиться в стену и разделить нас навсегда.

– Говорите, – кивнул Хелот, догадываясь, о чем сейчас пойдет речь.

– Это я выдал вашего Алькасара. – Греттир единым духом выпалил это и замолчал с несчастным видом.

– Я знаю, – спокойно сказал Хелот.

– Давно? – прошептал Греттир.

– Почти сразу же. Дианора прибегала в ваш дом, хотела просить вас – уж не знаю, о чем.

– Вы знаете Дианору?

– Разумеется.

Юноша склонился к столу.

– Кто вы на самом деле, Хелот из Лангедока? – спросил он совсем тихо.

Хелот поднял на него глаза.

– Я рыцарь, – произнес он, и было видно, что говорит он чистую правду. – А почему вы спрашиваете об этом?

– Вы ни на кого не похожи. Колдун? Ясновидящий? Бродяга? Разбойник? Заговорщик? Может быть, вы еретик?

– Я рыцарь из старой, обедневшей, но почтенной католической семьи, – повторил Хелот. – Все дело в том, что я именно тот, за кого себя выдаю, и совершенно не тот, за кого меня принимают...

– Так вы не сердитесь?

– За что? За Алькасара? Вы сделали то, что должны были сделать. Он унизил вас, он ваш враг. Бог знает, почему в Гнилухе он не перерезал вам горло в тот самый миг, как последний стражник скрылся за поворотом. Думаю, он просто торопился и забыл о вас.

– Как – забыл? – От растерянности Греттир даже выронил вертел.

– Очень просто. Он не такой, как вы или я. Он дикарь и варвар. И Дианора любит его... а я люблю их обоих.

Хелот отставил кубок. Огонек свечи озарял его худое остроносое лицо.

– Скажите лучше, вы не видели сегодня свою прабабушку?

– Санту? Да, она промелькнула пару раз, но... почему вы спросили о ней?

Хелот тихонько подул на свечку, следя за тем, как трепещет огонек.

– Если бы она была живой, я бы сказал, что обеспокоен ее здоровьем. Не знаю, как это спросить, когда речь идет о призраке.

– Да, она какая-то вялая... Ничего, оправится. Один раз, еще в прошлом столетии, на нее брызнули святой водой. А эта истеричная дура, моя мамаша, наделала в ней дырок, когда раскрошила гостию и запустила в Санту, стоило той прошелестеть по библиотеке. Бедная моя бабушка всего лишь хотела взять бутылочку токайского. Однако после нападений она всегда восстанавливала силы.

Хелот погрузился в молчание. Он тянул красное вино, наслаждаясь теплом и радуясь тому, что не нужно сейчас, сию минуту, вставать и идти в морось и сырость по темному раскисшему Ноттингаму за городские ворота. Лес – это завтра. Сегодня – очаг, свеча и тихая беседа.

– Кем бы вы ни были, сэр, – мрачно сказал Греттир, – кое-кому в Ноттингаме будет вас очень не хватать.

– Я тоже привязан к вам, сэр, – ответил Хелот. – Но мне нужно еще отдать мои долги Локсли.

– Это из-за меня, – покаянно прошептал Датчанин.

Хелот налил вина себе и своему собеседнику и покрутил в ладонях кубок с заметной вмятиной на боку.

– Поменьше размышляйте о смысле жизни, сэр, – посоветовал он дружески. – И почаще слушайтесь советов Бьенпенсанты. Она вам добра желает.

– У вас в Лангедоке, – задумчиво сказал юноша, – был такой поэт, сэр Александр Баллок. Прабабушка читала мне его замечательную канцону, написанную от лица пленного рыцаря. Сэр Александр утверждает, что человек в горе и унижении становится как бы ребенком...

– Это очень верная мысль, – сказал Хелот, оторвавшись от вина. – Странно, что я не слышал стихов сэра Александра.

– Скажите тогда, почему этот Алькасар не стал ребенком? Почему ни Гарсеран, ни вы не казались ему всемогущими?

Хелот откинулся к стене, посмотрел на отлично прожаренную индейку, подтекающую жирком. Он хорошо знал, что Алькасар сейчас голоден. И долго еще будет голоден, если он, Хелот, не найдет способ вызволить его.

– Да, это очень верно, – повторил он. – Но сэр Александр не довел свою мысль до конца. Я думаю, с человеком такое происходит лишь в том случае, если он не готовил себя заранее к горю и унижению. – Хелот помолчал немного, собираясь с мыслями. – Рыцарь, вероятно, мог и растеряться, оказавшись за решеткой. Я и сам вел себя не лучшим образом. Другое дело – мой Алькасар. Он беглый раб с большим опытом.

Хелот залпом допил вино. Греттир смотрел на него с обожанием.

– Но как можно ГОТОВИТЬСЯ к такой участи, как... – Греттир нервно глотнул. – Как соляные копи? Хелот криво улыбнулся.

– Если ставить конечной целью не выжить, а остаться человеком, то можно продержаться где угодно, – сказал он без особой уверенности. – Даже на соляных копях.

– Вы хотите сказать... от всего отказаться? От человеческих привязанностей? От своего дома? От всего?

– Ты так говоришь, Греттир, как будто это что-то ужасное. По-твоему, бездомность – это жизнь над вечной пропастью?

– Не знаю... – Греттир вдруг будто наяву услышал голос Дианоры и ее песню:

Забудьте колокольный звон и из трубы дымок...

– Отец Сульпиций говорит, – добавил Хелот, – что по-настоящему одинокий человек спокоен и счастлив. Зачем ему дом? Зачем ему близкие? Он носит свою родину в себе.

– А он что, действительно святой, этот отшельник? Хелот и сам не раз задавал себе этот вопрос. Он улыбнулся серьезному выражению, которое появилось в светлых глазах Греттира.