Николай Ярославцев - Меч Шеола

— Ин ладно. Ночую. Но на пристань все же схожу. Смур тебя одного считал, а я, кроме тебя, здесь уже третий. — Усмехнулся он. — И еще будут те, кому в ночь на стене и на воротах стоять. Чем кормить будешь?

— Те со своим кормом придут. — Успокоил его Неждан. — Ночью на стене тоскливо, кусок сам из мешка в рот скачет. Без припаса ни как нельзя.

— Тоже верно.

Ратимир не слушает, о чем говорит Неждан. Нет, нет да и бросит взгляд на Радогора, который о чем — то не слышно переговаривается с враном.

Не знает парень ни своей силы, ни своей цены. Не зря Смур в него двумя руками вцепился и всеми ногами упирается, чтобы удержать его в городе.

И не по времени бы в воинской избе на лавке таскаться, но уж очень влечет его к себе не понятной силой этот юнец с глазами зрелого воина. И юнец ли? За несколько дней лицо огрубело и губы отвердели. Из глаз зимней стужей тянет. И если бы не юношеский пушок на верхней губе, то и юнцом нельзя назвать бы было.

Ребятки, — Отводя глаза в сторону, неуверенно попросил он, — не проговоритесь, что старшина меча не мог поднять и крюком согнулся. А то как я дружину водить буду? На смех поднимут.

Ребятки дружно головой кивают. Де, не беспокойся старшина. Как можно? Убережем все в тайне. И слова не пророним. Или мы не понимаем?

Но Ратимир смотрит на них с подозрением. Не верится. А как верить, если доведись ему быть на их месте и то бы не удержался. Вестимое ли дело боль болью снимать? Положил ладошку на спину и все, беги на лавку. Или иглы в тело, после которых в пору в прискочку скакать, хоть через прясло прыгать.

Но на пристань ушел. Хотел быстро обернуться, но не вышло. Закрутили, завертели дела, затянули и в воинскую избу вернулся затемно.

Ретил его глухом ворчанием. — только со зла можно было придумать для грозного зверя такое имячко, — встретил его глухим ворчанием. По виду чистый лесной зверь и в ночь должен был утянуться в лес, чтобы набить к утру брюхо, а он вытянулся у порога во всю свою не малую длину и косит на него не любезным глазом. И ворон его глаза приоткрыл. Как сел днем на колышек в стене, так и сидит. А птице ли сиднем сидеть над изголовьем? Или на стол моститься. Тут и хлеб режут и яство ставят, и ложки кладут А сгони попробуй. Не придется по нутру вещей птице и ступай следом за старостой.

Лавка пуста. Его ждет.

Охлябя и Неждан вповалку на полу спят. Размахнули руки во всю ширь и отдирают так, что небу жарко. Аж завидки берут, до чего славно спят. Хорошо еще, что потолок матерыми плахами, в пол — бревна кладен, а то бы как ветром сдуло от их молодецкого храпа. Тут же, у стены подменные вои спят и парням ни в чем не уступают. Даже глаз никто не открыл, когда он появился.

Радогор место себе в жилье с воинским припасом облюбовал.

Бэр даже пошевелиться не вздумал. Как лежал, так и лежит И головы не поднял. Де, тебе надо, ты и перешагивай сам через меня, как хочешь. А мне и так хорошо. Лежал, лежу и лежать буду.

— Ну, и как знаешь. Тебе же хуже будет, если оступлюсь.

Но не наступил. Поостерегся.

Через волок месяц рожками в избу заглядывает

— Долго ходишь, сударь Ратимир. — В дверях появился Радогор. — Я уж и ждать устал. Думал, раз отлегло, отступила боль, не придешь больше.

— Так не болит же. — Неуверенно успокоил его старшина.

— Сейчас не болит, а если завтра заболит?

— Ребят побудим. — Сам не понимая почему, начал оправдываться Ратимир. И даже руками развел, показывая, что не так уж он и виноват.

— Их теперь березовым поленом буди, не разбудишь. — Улыбнулся Радогор и подтолкнул старшину к лавке. — Или вечерять будешь прежде? А нет, так оголяйся до пояса.

Ратимир скорбно вздохнул, задрал рубаху и повалился на лавку. Радко помял ладони, чувствуя, как они наливаются теплом, сел, подвинув его к стене и медленно провел ладонями по спине вдоль позвоночника от шеи к пояснице. Потом еще раз. Чуткие и ловкие его пальцы забегали, сминая кожу. Коснулись позвоночника и Ратимир ощутил, как мурашки стаями рассыпались по всему телу, наполняя его сладостным теплом.

— Ныне спокойно спать будешь, сударь.

Радко убрал руки со спины и опустил рубаху. И вздохнул.

Ах, дедко, дедко! Ему бы только услышать той ночью его думки, глядишь бы и по иному все обернулись, если бы вместе были. Не могло не обернуться не по иному.

Утром подошел к лавке и легко тронул Ратимира за плечо.

— На столе хлеб, молоко… Неждан домой бегал. Ну, и что понравится.

Перевязь через плечо и, дожидаясь. Когда ратимир глаза откроет, в двери. Ворон, голова и шея выше лавки, заковылял по полу, стуча когтистыми лапами. Бэр, напоминая о себе, осторожно заскулил.

— Не держу. Можешь проваливать, если не стыдно с такой мордой побираться. — Проворчал на него Радогор. — Но людей не пугай, иначе в лес отправлю.

Все, что он сказал, уместилось в одном коротком сдержанном рыке. Но Ягодка уловил в нем главное, перевалился через порог и покатился к трактиру, свято веря, что уж там то ему не откажут в куске хлеба, а, может, и рыбка для него найдется.

— Не зверь лесной, а блудливая дворовая собачонка. Спит и видит, как бы что стащить.

— Молод еще… — Вступился за Ягодку Ратимир. Торопливо навалил крынку с молоком на лоб, поставил и одним духом опростал ее. — Я с тобой пойду. Позволишь?

Радогор пожал плечами.

— Отчего не позволить, если охота есть?

За городом, за крутым изломом стены, как раз под башней слышны бойкие ядреные голоса. И хохот. Десятка два воев, из тех, кому ночью стражу нести, мечут стрелы во вкопанные в землю плахи, хохоча при каждой неудаче, отпуская при этом едкие шутки.

Появление Радогора и старшины осталось не замеченным. Радогор, когда надо, умел ходить бесшумно и оставаться незаметным. Постоял, покачивая головой, и повернулся к Ратимиру.

— Как за три седьмицы научу, если простого не поймут? Я еще соплю о землю бить не научился, когда мне волхв Вран в руки лук дал. А этих не учить, заново переучивать надо.

Ратимиру были понятны его сомнения. Переделывать всегда сложнее, чем делать. К тому же чужое.

— А ты попробуй сам показать. — Посоветовал он.

Подошел к расшалившимся воям и протянул руку.

— Дай — кА, парень, и я попробую иную науку.

Охлябя, а это был он, без слов отдал ему свой лук.

— Повтори для глухих, Радогор. Как, говоришь, надо?

Так все просто, сударь Ратимир. Когда сам на стене стоишь, а снизу на приступ лезут или в поле стеной стоят, что помнить надо? Близко не подпускать и стрелой прижать, чтобы и дохнуть не могли. А потому тот, кто стрелу быстрей бросать будет. Того и сила. Я не жилу тяну, а луковище от себя гну рукой от себя. Стрела сама слетит, как пальцы отпущу. Могу раньше отпустить, могу позже… Зачем мне во всю силу гнуть, если ворог в двух десятках шагов? И вполовину натяга доспех прошьет. И если так, то сколько стрел я могу пустиь? Тут только пальцы успевай разжимать и новую стрелу на тетиву бросать. Не на охоте зверя в око выцеливать….