Общество мертвых и исключительных - Анви Рид

Он злился, не желая отпускать свою добычу. Так злились все богатенькие мальчики из прошлой школы Эбель. Особенно когда так и не получали желаемого.

— У меня такой же вопрос к тебе, — в голосе Реджиса слышалась угроза.

— Я хочу развлечься. Все в академии знают, что «белые» здесь именно для этого.

Ребекка с Амелией кивнули, а стоящие вокруг скуры переглянулись и засуетились, неожиданно вспомнив, что, вообще-то, пять минут назад шли на обед.

— Я могу развлечь тебя ударом по яйцам. От непередаваемых ощущений захватит дух, а в глазах запляшут звездочки. Хочешь? — шагнула к нему Эбель.

— Ты никак не уяснишь, новенькая? — двинулся навстречу ей Эрик. — Мне преподать тебе урок, как правильно себя вести с «красными»?

— Умереть хочешь? — процедил сквозь зубы Реджис.

Он закрыл своей спиной Эбель.

— Хотел. Раньше. Но сейчас нашел несколько прелестей в жизни, — ответил Эрик. — Успокойся, Редж. Мы тебе не враги.

— Идем, Барнс, — процедил Реджис.

Он не хотел слушать Эрика и, развернувшись, направился к выходу из главного зала.

Откуда он знает мою фамилию? Неужто Ноа проболтался?

Эбель, вздернув подбородок, еще несколько секунд смотрела в глаза Эрика, но в итоге, громко выдохнув, сдалась первая. И поторопилась за Реджисом.

— Академия небольшая, новенькая. Еще не раз с тобой встретимся, — победно кинул он ей в спину.

Реджис и Эбель вышли на улицу. Ветер тут же накинулся на них, растрепал волосы. Но солнце, впиваясь в макушку, не давало замерзнуть на каменных ступенях.

— Говори, — сказал Реджис, спрятав взгляд.

Будто его силой заставили сюда выйти и заговорить с ней. Будто она отнимает его драгоценное время. Реджис нервно кусал щеку изнутри и нетерпеливо дергал коленкой.

— Долго объяснять, вот короткая версия: мне нужно поговорить с сыном смотрителя кладбища.

— И?

— Но он сказал, что будет говорить только с тобой.

Реджис поднял задумчивый взгляд и, проследив за волосами, щекочущими Эбель шею, остановился на ней и замер. Рассматривая кулон на тонкой, словно проволока, цепочке, он нахмурился. И, кажется, еще сильнее занервничав, громко сглотнул.

— Зачем тебе с ним говорить? — выдавил он наконец.

— Не могу рассказать.

Реджис прищурился.

— Это связано с тем, как ты оказалась в академии? — вдруг выпалил он, о чем, кажется, сразу пожалел.

— Что? — Эбель сделала вид, что не услышала его.

Но она услышала. И была поражена этому так же, как и он, когда понял, что совершил ошибку.

— Ты слышала, что я спросил. — Реджис держался уверенно, хоть глаза и забегали по ее лицу.

— Я, э-э-э… — Эбель не знала, что сказать.

Это вопрос с подвохом? Ей дадут приз за правильный ответ? Он все и так знает? Или лишь предполагает?

— Я не могу тебе ответить.

— Тогда, как будешь готова, найди меня. Сходим к твоему Бенни.

И, не дав Эбель сказать и слова, Реджис направился внутрь собора.

Первый раз за все эти дни Эбель осталась в комнате одна. Соль после обеда около часа красовалась у зеркала и, надев голубое платье в пайетках, выскользнула за дверь, даже не попрощавшись. Видимо, ушла на свидание с Яром, который обещал устроить ей пикник у реки рядом с академией.

Интересно, они будут есть шоколадные кексы с обеда? Или украдут еду с ужина? Но романтики у этого Яра не занимать.

На пластинке патефона тихо скрежетала музыка. Неизвестный композитор старательно стучал по клавишам фортепиано, а птицы за окном, громко щебеча, подпевали ему. Эбель сидела на ковре, заваленная учебниками, которые ей выдал Джосайя. Опершись на кровать, она запрокинула голову и, закрыв глаза, задремала, провалившись в знакомое ей чувство. Одиночество.

Эбель любила тишину. Холод в комнате. Приглушенный свет. Ей нравилось, когда мама допоздна задерживалась на работе, а папа и вовсе уезжал в командировки. Так Эбель оставалась наедине с собой и мыслями о всяком важном и неважном. У нее было время подумать. И время помечтать. О путешествии с родителями на море. О собаке, которую ей так и не подарили. О парне из школы, который поделился с ней обедом. Или о красавчике актере из очередного сериала. Эбель громко пела, вторя голосу в телевизоре, и танцевала, повторяя движения за женщиной из шоу «Двигай телом, детка». А когда к ней приходило вдохновение, то садилась писать фанфики по Гарри Поттеру, которые, конечно же, никуда не выкладывала, а стесняясь, лишь сохраняла на компьютере в папке «никогда это не открывать».

А еще Эбель любила слушать дождь за окном. Смотреть на бегущие по стеклу капли и на людей, перепрыгивающих лужи с зонтиками в руках. А потом, когда все утихало, высматривать радугу в небе. Блеклую, еле видную и прячущуюся за крышами домов. Все это делало ее счастливой. До того дня…

До того дня, когда она возненавидела чертов ливень, тишину и одиночество. Того самого дня, когда умер отец. Прикрывая голову газетой, он оббегал лужи, а Эбель, махая ему рукой из окна, смеялась, видя, как намокают его дорогущие брюки. В небе сверкала молния, раскатами гремел гром. А папа, промокший до нитки, улыбался, предвкушая долгожданную встречу с дочерью.

Он был журналистом. И наконец, после месяца во Флориде, вернулся домой.

Отец стоял на переходе. Ждал, когда же загорится зеленый, и что-то кричал маме, которая махала ему, стоя на лестнице дома. Эбель было пятнадцать. В руках она крепко сжимала игрушку, которую отец однажды привез из Китая, и длинное письмо с признанием в любви. Она писала их каждый раз, когда папа был в отъезде, в дни, когда начинала невыносимо по нему скучать. Папа бережно хранил все ее письма. Забирал с собой в командировки и, как он говорил, читал после тяжелого дня. Они и сейчас были в его чемодане.

Отец стоял на переходе и подпирал его ногой. Газета в руках совсем размокла, но улыбка с лица так и не сошла. Наконец загорелся долгожданный зеленый. Отец, подняв чемодан, шагнул прямо в лужу. Так торопился к семье, что даже не