Райдо Витич - О чем молчит лед

Война, начатая человеком на одной плоскости, дала толчек к битвам на всех прилагающих плоскостях, во всех близлежайших мирах и уже аукалось яви то безумие, рождая еще большее. Не только полюса поменялись местами, с ног на голову встало исконное, едино истинное для любого живущего. Какие договоры? Какие законы? Их больше не было, тех, что мирили веками, эолами массу мировых кластеров, а тех, что уже писались, входили в обиход и становились девизами жизни, были хуже смерти и несли лишь беду сложившимся отношениям меж природой, землей и ее жителями, разъединяли их. Кому то на руку, кому в радость?

Нагам, кадам, тем кто жил и живет для себя. Они и сеят новые семена, всходы которых породят рабов так нужных им, так приятных. Рабов по сути, не ведающих, что они рабы.

Вот он, один из новых хозяев жизни — Шахшиман.

Дуса вспомнила с каким задором он гонял ее по поляне, как радовался играя ею. Как куклой. Как Арес и Афина спокойно взирали на то, а потом помогали осквернить ее падальной пищей. И представился ей вдруг мир, в котором сестра сестре враг, человек человеку зверь. Мир, в котором сколько людей, столько законов и правит лишь сила и власть в руках нагов, что унизить, что убить — потеха. Мир в котором на мех и пищу меняют дружбу и добрые отношения с лесными, где чистые энергии порицаемы и достаются на поругание низшим. Мир, в котором правит страх и попраны, забыты законы предков. Звери — пища для людей, люди, пища для нагов, а дивьи племена вынуждены жить меж мирами и сторониться что арьего народа, что навьего. И каждый сам для себя, и каждый сам за себя. И нет святого из истинного, и нет самой истины. Кривда и разобщенность пирует на радость нагам.

Как можно будет жить в том мире?

Кто остановит его нашествие?

Кто исправит уже начатое движение колеса времен?

От ужаса, что мир, привидевшийся ей, грядет, фундамент его заложен нагами и их помощниками из людей, Дуса встрепенулась. Что может быть ужаснее? Что Шахшиман по сравнению с ним?

Нужно что-то делать. Важно сделать все возможное. А для этого она должна найти в себе силы и сбежать, добраться до врат, хотя бы закрыть их, если не получится вывести родичей. Последний шанс, единственная возможность остановить наплыв нагов, преградить их разрушительное внедрение в другие планы, в саму страну предков, что как могли много эол берегли мир и лад.

Устрой войну в одном месте и будет война в других местах. Останови разор одного дома и не будет разора в других домах.

Встанет один воин, значит, встанет второй, за ним третий и четвертый и уже не будет важно, что первый пал, и хана его не будет напрасной. То Дусе по душе, то истина для арья и только так должно жить ему и умирать.

Дева с трудом поднялась, прислонилась к свитым кольцам хвоста и посмотрела вверх. До края далеко, но влезть можно. Лишь бы наг не проснулся, лишь бы сил хватило у нее. И куда они делись? Их словно выпили разом. А может не «словно», а так и есть — выпили, вытянули? Наг.

Как страшно, если это станет нормой и случиться не только с Дусой, но и с другими детьми земли.

— Щур, батюшка, помоги, — прошептала и, поборов усталость, парой глубоких вздохов с заклятьем набралась немного сил: вылезти их хватит, а вот змея на всякий случай дополнительным сонным мороком опутать, уже нет. Но выбор небогат. Коль вылезти не сможет — смысл нага морочить? А так, может и не проснется он, поможет Щур вызволиться дщери рановой.

Острая чешуя у змея и скользкая. Пока Дуса до последнего витка хвоста добралась, все пальцы да ладони изранила, а там вниз еще спускаться. Глянула: высоко. Прыгать — калечиться. Слазить — рисковать, время лишнее тратить.

Глаза зажмурила, воздушным племенам пожалилась да помощи у них попросила и прыгнула. В сугробе почти по пояс увязла, но то не беда. Выкарабкалась и спешно к деревьям, под защиту леса двинулась. Быстрее бы хотела, бегом бы помчалась, да не получалось: снег где твердый, а где рыхлый, где держит, а где как трясина затягивает, ноги вяжет.

— Быстрее, — услышала очень тихое, и приметила свет за сосной. Никак сама Рарог явилась?

Дусу то подстегнула — ринулась вперед не таясь и дороги не разбирая — только бы успеть до дерева, а там мать Рарог подсобит.

Вот уже рядом совсем она, но тут за спиной Дуса шуршание услышала и замерла, понимая, кто это.

— Суть-я твоя видно такая, — услышала вздох Рарог. Огненная птица ввысь взметнулась из темноты и исчезла, унося надежду девы.

Конец, значит? Сдаться?

И вдруг такая злость обуяла Дусу, что силы сами собой прибавились, и преград вроде вовсе не стало. Что снег, что наг? Ничего не сдержит! Прочь помчалась, только рубаха меж деревьев замелькала. А за спиной рев обиженный раздался, еще более подстегнул.

Не бежала Дуса — летела, земли под ногами не чуя. Может, воздушные в том помогали, может отчаянье да гнев на неправедность произошедшего с ней. Не ко времени разбираться ей было — скрыться мечтала, успеть спрятаться или убежать так далеко, что наг не достанет, не найдет. Но тот быстрее и сильнее — нагонял ее.

У склона кто-то будто подножку ей подставил — полетела вниз кубарем. Лесовик корягу приподнял, лаз в лисью нору расширяя — Дуса туда и влетела. Миг и вновь коряга на своем месте оказалась и снег вокруг нетронут, будто никого не было.

Дева замерла, в щель меж корнями, льдом и снегом поглядывая, дыхание восстановить попыталась. Само оно сдержалось только Шахшимана девочка увидела. Тот совсем близко был, плащ за спиной раздув оглядывался. А взгляд ужасный. Глаза нага яркой зеленью горели, зрачки то щелочкой, то звездочкой, то вовсе несколькими друг на друга наслоенными и разного цвета.

Повел мордой в ее сторону и Дуса ладонью рот прикрыла, чтобы не закричать от страха, о помощи всех кого могла молить начала.

Наг чуть осел, плащ сложил и молвил:

— Глупая ты, арья дочь. От кого бежишь?

От тебя ирод! Чудовище мерзкое! — подумала девочка.

— Глупая, — прошипел наг тише. — От меня не сбежишь, не уйдешь. Что мое только моим и будет. Ты моя. Выходи Мадуса.

Девочка с землей сравнялась, дыхание задержала, и сердце унять попыталась.

— Не смеши, Мадуса, — с улыбкой молвил. — Хочешь, расскажу, где кто находиться?

Пальцем повел и будто на кукан кого взял. Чуть и Дуса увидела бредущего к нему лесовика, что ей помог.

— Глянь на знакомца.

Малыш понуро около нага остановился, голову лохматую свесил.

— Ты мир один зришь, я три разом, Мадуса. Но то не все. Запах чуешь, звуки слышишь?

Дуса невольно прислушалась — тихо, лишь лапы елей качает и поскрипывают те.

— То мыши в норе притаились, олень в болоте снегом припорошенном застрял и издох вон в той стороне, а дале волчица волчат лижет в норе… а рядом со мной маленькая глупая девочка под корягой в старой лисьей норе лежит, дышать боится. Сердечко ее из груди выскакивает.