Лариса Петровичева - Роса и свиток

— Наставник…, - окликнул Левко. — Там… там все, да?

— Все, — кивнул Шани, глядя сквозь них. Не хотелось никого видеть, ни с кем говорить. Ничего не хотелось. — Ударили ножом в сердце. Обобрали. Все.

Алек всхлипнул и обвел лицо кругом. Отчего-то Шани захотел ударить его по руке, даже пальцы дрогнули, сжимаясь в кулак. Круг Заступника… да где был тот Заступник, когда ее убивали? Было ли ему в его недостижимом небесном блаженстве дело до того, что Хельгу били ногами, ломая ребра, и прижигали самокрутки о грудь? Вряд ли. Вряд ли…

Он почувствовал злость. Тяжелую душную злость и обиду. На Заступника, на себя, на весь свет.

— Я еще спросить хотел…, - начал было Алек и поправился: — Мы спросить хотели…

— Ну?

Алек помялся и выдал:

— Наставник, а как ее звали на самом деле?

Шани подумал, что раньше, по меньшей мере, удивился бы этому вопросу, но сейчас в душе было темно и пусто. Допустим, знали они, что Хельгин Равиш замаскированная девушка, так и что теперь? Это ее не вернет. Ее ничего не вернет.

— Хельга Равушка, — ответил Шани. Впереди призывно маячил зеленый фонарик кабачка, и ему вдруг подумалось, что сейчас просто необходимо напиться, иначе внутреннее напряжение его разорвет в клочья. — Давно вы в курсе?

— Давно, — проронил Алек. Он тоже, как и Шани, смотрел в никуда и то сжимал, то разжимал кулак. Шани вдруг пришло на ум, что, возможно, бедный парень любил ее.

— Что ж не донесли?

Алек посмотрел на него, как на умалишенного.

— Она была… смелая, — сказал академит. — Она правильная была. Да мы бы сами за нее кому хочешь глотки перегрызли…, - окончание фразы растаяло в сиплом шепоте, и парень заплакал — теми тихими тяжелыми слезами, которые никому и никогда не приносили облегчения. Шани хотел было что-то ему сказать, но все слова сейчас не имели ровно никакого значения.

Какая теперь разница, какой она была, если ее самой больше нет, и никогда не будет.

— Похороны вечером, — глухо откликнулся Шани. — Если что-то узнаю, то расскажу.

Больше говорить было незачем и не о чем. Зеленый фонарик кабачка маячил впереди болотным светлячком, зазывающим в пучину.

«Страшно, когда человек уходит навсегда. Не из твоей жизни, просто уехав из города куда-нибудь на Север. Уходит из жизни своей».

Потолок то удалялся, то нависал прямо над лицом. Комната крутилась, словно ее заколдовал очень злой волшебник — крутилась и не желала останавливаться. Шани оторвал было голову от подушки и попробовал встать, но с первого раза у него ничего не вышло. Логичные и разумные движения вряд ли возможны, если вчера ты допоздна упивался отвратительной дешевой варенухой в таверне Каши Паца. Осознанно и со смыслом упивался.

Кабатчик, господин Пац, оказался человеком благоразумным и крайне деликатным. Видя, в каком состоянии находится посетитель, с сочувствующими разговорами он полез только после того, как Шани выпил третью кружку варенухи и дошел до той кондиции, когда слова имеют хоть какой-то смысл. Шани не вдавался в детали всего, что произошло за день, и просто сказал, что у него умер друг. Очень близкий и очень хороший друг.

«Он никогда не вернется. Никогда».

«Я знаю…»

«Только ты к нему. Но от этого еще горше и еще страшнее».

«Знаю».

На столе возле кровати Шани увидел тощую кипу листов, исписанных аккуратным девичьим почерком. Лекции Хельги по уголовному праву Аальхарна, раздел о ереси. Через неделю предстоял экзамен, и она к нему готовилась… и сейчас бы сидела, подобрав ноги, в его кресле и штудировала свои записи, машинально грызя тонкий карандаш. Шани знал, что если он сейчас поднимется и пройдет в другую комнату, то увидит там оставленное платье Хельги и ее парик — не возвращаться же в девичьем образе в академитские комнаты — и платье хранит ее запах и тепло. Можно уткнуться лицом в рукав, забыться на какое-то время и поверить, что Хельга просто ушла — готовиться к экзаменам в центральной библиотеке, относить гарантийное письмо в архив, участвовать в дружеской пирушке с однокурсниками…

«Говори. Говори больше, и что угодно. Любую ерунду. Иначе скорбь соберется в сердце и не найдет выхода. А ты еще молод и еще должен пожить».

Помнится, ночью после этой фразы Шани долго смотрел на дно кружки с варенухой и действительно ощущал тяжелый темный сгусток, который неторопливо ворочался в левой стороне груди. Господин Пац внимательно смотрел на него, а за окном была непроницаемая тьма, шел дождь, и казалось, будто весь город вымер.

Господин Пац придерживался древней веры своих почтенных сулифатских предков и не признал своего высокочинного гостя. Иначе наверняка говорил бы что-то другое. И не с таким искренним сочувствием и пониманием.

«Наверно, вы тоже кого-то потеряли», — выдавил Шани, когда молчание стало уже неприличным. Пац обновил его кружку и ответил:

«Да. Дочь. Ей тогда было тринадцать. Но я уже научился с этим жить».

Шани усмехнулся и ответил, что если так, то тогда ему очень сильно повезло.

Потолок то спускался вниз, то взмывал куда-то в недосягаемую высоту. Шани смотрел и думал, что не сможет подняться — да и какой в этом смысл вообще: куда-то идти, что-то делать, говорить с посторонними, ненужными людьми, когда Хельги больше нет, и она не вернется. Что теперь вообще имеет хоть какой-то смысл? Все бросить, сложить с себя чин и уехать в Шаавхази, чтобы переписывать жития святых и смотреть, как птицы вьют гнезда на монастырской стене — Шани внезапно подумал, что это самый лучший выход из положения.

Больше всего его сейчас мучила необходимость вставать, куда-то идти, заниматься делами и сохранять ровное выражение лица. Трагическая смерть ученика — действительно скорбное событие, кто же спорит, но не до такой степени, чтобы настолько сильно переживать и убиваться, как по родному. Шани потер переносицу и припомнил какие-то старые земные стихи, о том, что казаться улыбчивым и простым — самое главное в мире искусство. Есенин, кажется… да, точно Есенин. Его изучали в шестом классе, но Саша Торнвальд имел привычку скачивать учебники последующей ступени и изучать их заранее. Химия, биология и литература. Любимые.

Черт возьми, чего бы он ни отдал за то, чтобы Хельга сейчас была жива. Сам бы в трумну лег и глаза закрыл.

Соберись, откликнулся внутренний голос. Жесткий и циничный, он словно ухмылялся, видя в этой ситуации нечто невероятно смешное. Хватит соплей по древу растекаться, лучше включи мозги и сообрази.

Что именно, устало подумал Шани, что именно мне нужно сообразить?

Кто ее убил, живо откликнулся голос. Ее ведь убили из-за тебя. Чтобы как-то оказать влияние на твою скромную персону. Этот кто-то точно знал, что Хельга девушка, иначе бы не созвал столько народа полакомиться сладеньким. Этот кто-то знал, что у вас отношения. Этот таинственный кто-то настолько умен, что понял: в случае ее мучительной смерти ты надолго будешь умственно и душевно парализован, и не сможешь предпринять никаких взвешенных и продуманных решений. Осталось только разгадать загадку. Одно слово. Всего одно.