Вероника Иванова - Отражения (Трилогия)

— Крот? — недоумение и растерянность, наконец-то, сменяют собой озлобленную решимость.

— Ну да, есть такой зверёк... Жаль, сейчас кротовин не найти... А, и ладно! Как тебе мои доказательства? Угодили или нет?

— Зачем ты со мной заговорил? — Роллена выпрямляется, отстраняясь от перил.

— Сам не знаю. Иду, смотрю: девушка грустная стоит — такое впечатление, что сейчас в воду кинется... Я и подумал: отчего не поговорить? И мне развлечение, и ей забава. Последняя, — расплываюсь в улыбке.

— И верно, забава, — лёгкий кивок. — Напоследок.

— Вообще, если хочешь — прыгай, — великодушно разрешил я. — Вода сейчас холодная, тело быстренько онемеет: и не заметишь, как захлебнёшься. Даже если вытащат... Поболеешь немного, и всё равно умрёшь.

— А мой... у меня есть знакомый маг, он может вылечить от многих болезней, — крохотная доля лукавства в уголках губ.

— Что ж он тебя от грусти не вылечил? Или сердце волшбе не подвластно?

— Не подвластно, — подтверждает девушка, но уже не так скорбно, как в начале нашей беседы.

— А я-то думал... — разочарованно цыкаю зубом. — Вот так и умирают самые светлые мечты! Значит, разбитые чувства ничем не склеить?

— Ничем.

— А может, и не надо склеивать? — предлагаю неожиданный выход из тупика. Неожиданный для Роллены, потому что она окончательно поворачивается ко мне лицом, на котором начинает проявляться возмущённое недоумение.

— Не надо?

— А есть ли смысл? — продолжаю рассуждать. — Вот, подумай: если у тебя разобьётся кувшин. Или ваза. Или бокал. Можно сварить клей и попробовать склеить осколки, но через какое-то время сила клея иссякнет, и посуда вновь станет грудой сора.

— Но чары...

— Чары? Они не склеивают, красавица.

— А что же они делают? — девушка удивилась. На самом деле.

— Они заставят швы срастись, но кувшин уже не будет прежним. Он изменится, потому что произойдёт вмешательство в его... Да, в его Суть.

— Хочешь сказать, что кувшин перестанет от этого быть кувшином?

— Нет. Но он будет ДРУГИМ кувшином. Чувствуешь разницу?

— Не очень, — признаётся Роллена.

— Экая ты непонятливая, красавица... Ладно, попробую пояснить. Изначально было что? Глина, которую собрали, смочили и размяли руки гончара. Потом шматок грязи обрёл форму и прошёл испытание огнём... И на всём жизненном пути частички кувшина — будущего и настоящего — впитывали в себя тепло человеческих рук. Впитывали память о том, что было и о том, что есть. Каждый комочек глины занял своё место. А что сделает магия, склеивая осколки? Она перемешает комочки, расплавит их и заставит снова стать твёрдыми — но уже на других местах. И несколько строчек в Книге Памяти будут стёрты. Навсегда. Поверх них появится другая запись: кувшин родится снова. Но он забудет того, кто в первый раз подарил ему жизнь.

— Кажется, я начинаю понимать... — васильковый взгляд просветлел. — Если таким же образом вмешаться в жизнь, расставшихся можно соединить, но это будут уже не те отношения.

— Совершенно верно! — я удовлетворённо кивнул. — Гораздо проще и правильнее взять метлу и совок, сгрести мусор и выкинуть его прочь, начав всё заново.

— Как просто, — первая настоящая улыбка тронула сухие губы.

— Именно! Просто, и никак иначе! — я взглянул на воду. — Ну что, будешь прыгать?

— А тебе какой в этом интерес?

— Да отойду подальше, чтобы не решили, будто я тебя толкнул.

— Трусишь? — глаза Роллены лукаво сверкнули.

— Куда ж без этого? — вздыхаю. — Между прочим, трусить — это большое искусство! Я бы рассказал, но мне нужно встретиться с друзьями... Так что, позволь откланяться!

— Уходишь? — в голосе девушки проскользнуло разочарование.

— Ну, я же не прощаюсь, красавица! Как-нибудь встретимся ещё раз и поговорим.

— О чём?

— Обо всём на свете! Обещаю! Но и ты пообещай, в свою очередь...

— Что же? — а она заинтригована. Ай да я!

— Дождаться этого самого разговора. А для этого ты должна хорошо кушать, много бывать на свежем воздухе, слушать красивую музыку, петь песни — весёлые и грустные, и...

— Не слишком ли этого много для меня одной?

— Думаю, нет. Самое главное: ты должна обещать, что займёшься делом.

— Каким? — сосредоточенный интерес в глазах. Ай-вэй, дорогуша, вот кому следовало бы входить в опору королевского престола!

— Любым. Выбери то, что тебе по душе и постарайся добиться успеха на избранном пути. Только не успеха, о котором кричит толпа, а успеха, о котором молчат глаза тех, кого ты считаешь мерой дурного и хорошего. Договорились?

— Мы раньше с тобой не встречались? — отвечает Роллена вопросом на вопрос.

— Не в этой жизни, красавица!

— А у меня такое чувство, что этот разговор уже случался... когда-то. Нет, не вспомню, — тонкие пальцы заправили самый непослушный белокурый локон в причёску.

— Так ты обещаешь?

— А ты? Выполнишь то, о чём говорил? — внимательный прищур.

— Я всегда держу слово.

— Тогда и я — сдержу. Чем я хуже мужчины?

— Ты — гораздо лучше мужчины! — подтверждаю. С воодушевлением. — Могу даже доказать, почему!

— Ой, не надо! Я догадываюсь! — улыбка, стремительно переходящая в смех. Искренний и светлый. — Не порти впечатление!

— Твоё обо мне или наоборот?

— Оба!

— Хорошо, не буду. Счастливо оставаться!

— А тебе — счастливо вернуться!

Почему-то простое пожелание из уст Роллены показалось мне исполненным некого тайного смысла. Но я и предположить не мог, какой могучей силой обладают слова, сказанные от чистого сердца.

Два дня подряд попадать в одну и ту же ловушку собственной растерянности... Считаете, слишком? Не соглашусь. Лично я имею обыкновение совершать одинаковые ошибки очень и очень часто. Пока не надоест. О чём идёт речь? Я опять... заблудился.

Правда, на сей раз не так фатально — смог вернуться «по своим следам» к исходной точке и начать путь сначала. Прибегнув к помощи карты, чем вызвал нездоровое оживление у попавшихся навстречу прохожих. И ведь причина снова была уважительная!

Роллена, Роллена, Роллена... Я катал это имя на языке, прислушиваясь к внутреннему звучанию сочетания звуков.

Как жаль! Как невероятно жаль тебя, девочка! Кажется, я знаю, что именно произошло в тот проклятый день, когда одна история любви закончилась, не начинаясь, а вторая... Вторая была насильно записана в Книгу Судеб. Записана кровью невинного ребёнка, расставшегося с детством самым мерзким из способов.