Майкл Муркок - Рыцарь мечей

Корум остановился и отодрал от щеки клейкий листок. У этой твари были крохотные красные губки, которыми она страстно его целовала.

— А дальше? — раздраженно спросил он Шула.

— А дальше… дальше как раз царство самого Рыцаря Мечей.

— До чего же странные земли ты называешь! В каких плоскостях они расположены?

— Во всех пяти, где имеет власть Рыцарь Мечей. Твоя способность переходить из одной плоскости в другую в данном случае, к сожалению, мало тебе поможет.

— Я не уверен, что вообще сохранил эту способность. Если ты говорил правду, то этот Рыцарь Мечей отнял ее у вадагов.

— Не беспокойся на этот счет. Теперь у тебя появилось куда более могущественное средство защиты! — и Шул погладил Корума по его новой чешуйчатой руке.

Рука отозвалась на его прикосновение — она вообще была теперь не менее живая, чем правая, собственная рука вадага.

Из любопытства Корум осторожно приподнял своей новой рукой прикрывавшую глаз Ринна повязку и тут же, задыхаясь от ужаса, опустил ее на место.

— Что ты там увидел? — с жадным интересом спросил Шул.

— Другой мир…

— И все?

— Там в небесах было черное солнце. От земли, правда, поднимался слабый свет, но черные лучи почти гасили его. И там высились четыре странные фигуры… Я не успел как следует рассмотреть их лица, но… — Корум облизнул губы. — Да я и не в силах был больше смотреть!

— Мы соприкасаемся со столькими мирами, — задумчиво проговорил Шул, — с ужасными, реально существующими вещами, но лишь изредка — например, во сне — видим их… И все же тебе совершенно необходимо научиться смотреть на эти жуткие лики, не отводя глаз. Как и на многое другое, что тебе еще доведется увидеть, если хочешь до конца использовать данное тебе могущество.

— Но меня безумно тревожит существование совсем рядом с нами всех этих темных, полных зла миров, где кишат чудовищные твари. Ведь миры эти отделены от нашего лишь тонкой пленкой астрального вещества.

— Я же научился жить, не только зная об этом, но и используя свойства этих миров! И ты постепенно привыкнешь. Уже через несколько тысячелетий…

Корум с отвращением оттолкнул какое-то ползучее растение, явно намеревавшееся любовно обнять его за талию.

— Растения в твоем саду, по-моему, чересчур дружелюбны, — заметил он.

— Они просто легковерны и влюбчивы. Они мои единственные настоящие друзья. Но интересно, почему это ты так нравишься им? Обычно я оцениваю людей по тому, как относятся к ним мои растения. Правда, они вечно голодны, бедняжки… Придется, пожалуй, вскоре заманить на остров корабль или, может быть, два… Моим любимцам необходимо мясо. Совершенно необходимо. А я за всеми этими хлопотами совершенно позабыл о повседневных заботах…

— Ты так и не объяснил мне как следует, как найти самого Рыцаря Мечей.

— Ты прав. Значит, так: Рыцарь живет во дворце на вершине горы, что находится в самом центре Пяти плоскостей. А в самой высокой башне этого дворца он хранит свое сердце. Полагаю, что охрана там неплохая.

— И это все, что ты знаешь? Ну и какова же эта охрана?

— Видишь ли, господин Корум, я ведь выбрал тебя только потому, что ты обладаешь чуть большим умом, чуть большим мужеством и чуть большим воображением, чем мабдены. Благодаря этим качествам ты и сможешь — и только ты сам! — определить, как охраняет Рыцарь Мечей свое сердце. И все же на некоторую подсказку с моей стороны ты можешь рассчитывать твердо…

— На какую же, господин Щул?

— ПРИНЦ Шул. Во-первых, Рыцарь не ожидает ни малейшей угрозы со стороны смертных. Подобно вадагам, Повелители Мечей стали в последнее время чересчур благодушны, господин Корум. А мы-то все куда-то стремимся, карабкаемся, падаем, расшибаемся… — Шул захихикал. — И плоскости продолжают вертеться…

— Неужели, вскарабкавшись на ту высоту, к которой так стремишься, ты не боишься сорваться?

— Конечно, нет! Мне нечего будет опасаться… по крайней мере, несколько миллионов лет. Ведь я могу подняться так высоко, что стану управлять всем многообразием миров во Вселенной! Стану первым действительно всемогущим и всеведущим богом! Ах, в какие игры смогу я тогда играть!

— Мы, вадаги, никогда не увлекались мистикой, — перебил его Корум, — однако, насколько я понимаю, все боги считают себя всемогущими и всеведущими.

— Нет-нет, есть определенные пределы. Некоторые божества — из пантеона мабденов — почти всемогущи в том, что касается этого народа. Например, Пес или Рогатый Медведь. Они способны распоряжаться, если захотят, жизнью и смертью мабденов. Однако ни о моих делах, ни тем более о делах Рыцаря Мечей они и представления не имеют. Тогда как Рыцарю Мечей ведома большая часть событий, происходящих в наших Пяти плоскостях, за исключением тех, что имеют место на моем замечательном, прекрасно защищенном острове. К сожалению, наступила Эра богов, господин Корум. Их очень много, больших и малых, они прямо-таки кишат во Вселенной. Когда-то было совсем иначе… Иногда мне кажется, что когда-то Вселенная прекрасно обходилась вообще без богов!

— Я тоже так думал когда-то.

— Это еще вполне может осуществиться. На то нам и дан разум, — Шул погладил себя по голове. — С помощью мышления создаются божества, а божества помогают развитию мышления. Должны же существовать такие периоды, — я называю их мимолетными — когда мысль просто отсутствует? Развитие разума или его отсутствие, в конце концов, совершенно не отражается на Вселенной! — глаза Шула сверкали. — А я попробую противопоставить нечто самой природе Вселенной! Я изменю все условия ее существования! Ты мудро поступаешь, помогая мне, господин Корум.

Корум нервно дернул подбородком: гигантский кроваво-красный тюльпан, почему-то весьма зубастый, щелкнул челюстями прямо у него перед носом.

— Я сомневаюсь в возможности этого, Шул. Впрочем, у меня ведь нет выбора.

— Вот именно. Или, по крайней мере, выбор твой очень и очень ограничен. Я всегда предпочитал не делать выбора по принуждению, сколь бы широкую перспективу ни разворачивали передо мной, господин Корум.

— О да, — иронично заметил принц, — ведь все мы смертны.

— Говори за себя, вадаг!

Часть третья

Глава первая

СТРАНСТВУЮЩИЙ БОГ

Уйти от Ралины оказалось непросто. Когда он обнимал ее, она была холодна, как лед, и чрезвычайно напряжена. Глаза ее светились не любовью, а страхом и тревогой.