Вергилия Коулл - Мой враг, моя любимая

Если так, то он сильно себя переоценил.

Я бросилась на кухню. Здесь пахло выпечкой, сквозь цветастую штору на окне заглядывали солнечные лучи. Очень мило и по-домашнему. Я оглядела ряд шкафчиков с облупившейся краской на углах дверок. Выдвинула ящик со столовыми приборами. Потом сообразила и поискала на столешнице. Как и следовало ожидать, в деревянной подставке обнаружилось целых шесть ножей. Я выхватила самый большой. Сжала в кулаке до боли. Смогу ли я…? Дорогу к свободе, скорее всего, придется прокладывать путем кровопролития.

Я оперлась обеими руками на стол посередине кухни и прикрыла глаза. Вспомнила, как прошлым вечером на меня обрушился поток грязи в самом прямом смысле. Так ко мне никто не относился. Я думала, толпа меня растерзает. И они, правда, готовились сделать это, но не посмели при Иваре. А теперь Ивара нет. Я одна. И я буду защищаться…

— Здравствуйте! — пропищал детский голосок.

От неожиданности пальцы разжались, и нож зазвенел по столу. Мальчик лет четырех стоял на пороге и держался одной рукой за дверь. В темных глазенках, так похожих на Милу и Лекса вместе взятых, сквозило любопытство. Смазливое личико, нос-пуговка, взлохмаченные черные волосы. Тигр на полосатой футболке и пустая кружка в другой руке.

— А как вас зовут? — поинтересовался ребенок.

Я посмотрела на нож, которым совсем недавно собиралась орудовать, и сползла на стул.

— Кира.

— Тетя Кира, а ты нальешь мне воды? — мальчик протянул кружку.

Я потерла лоб. Никогда не видела детей лекхе. Или он не такой? Фамильяр нигде не появился. На вид ребенок выглядел совсем обычным.

— Нальешь? — нетерпеливо повторил он. — Мама пошла на двор белье вешать, а она не велит самому к чайнику лезть.

Мама. Мила — его мать? Кто тогда отец? Ивар? Лекс? Господи, Лекс, скорее, ее брат. Кто-то другой? Мне предстоит увидеть еще одного лекхе? Почему у Ивара тогда своя комната в этом доме?

Я поднялась, взяла у мальчика кружку и налила воды. Ребенок встал рядом, доверчиво поблескивая глазенками. Обеими руками схватил посудину и начал жадно пить.

— А как тебя зовут? — поинтересовалась я.

— Никита.

— А где твой папа?

— У меня нет папы, — беззаботно произнес он и поставил кружку на край стола, очень близко, и я машинально отодвинула ее подальше, чтобы не упала. — А где твой фамильяр?

Я слабо улыбнулась. Никита принял меня за свою.

— У меня нет фамильяра.

— Это потому что у тебя цепь? — он показал на кандалы.

— Нет, — я присела на корточки, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. — Это потому что я — охотник, а не лекхе.

Рот ребенка испуганно округлился. Он отступил на шаг назад, но увидев, что я не двигаюсь, осмелел.

— Ты обманываешь, тетя. Охотники не такие. У них большие клыки и огромные ноги, они волосатые и вонючие, у них много опасного оружия, и они убивают любого, кто попадется им на глаза. Они как злой волк из сказки про трех поросят, — Никита кокетливо похлопал длинными ресницами. — А ты — симпатичная, как принцесса.

Я горько усмехнулась.

— До недавних пор я то же самое думала про лекхе, малыш.

— Так где твой фамильяр? — упрямо повторил он.

Пришлось срочно придумывать что-то убедительное для детского разума.

— Он исчез, — пожала я плечами. — Просто испарился.

— Как у дяди Ивара?

— Да, — я погладила его по тонкой ручке. — А кем тебе приходится дядя Ивар?

Ребенок задумчиво почесал висок.

— Он — мой дядя. Но не такой, как дядя Леша. Дядя Леша — мне родной. А он — просто дядя. Он здесь как король. Все его слушаются. Только мама не слушается. Она кричит на него и называет идиотом. Как вчера.

Вчера? Что-то подсказывало мне, что Ивара назвали идиотом из-за меня. И правильно сделали.

— А дядя Ивар тоже кричит в ответ?

— Нет. Он сжимает кулак вот так, — Никита потряс кулачком перед моим носом. — И говорит: «Слушайся меня». И тогда мама слушается. Но потом, уже вдвоем с дядей Лешей, все равно называет его идиотом.

— А почему он живет в вашем доме?

Ребенок посмотрел на меня так, будто я спросила, не шел ли вчера дождь из лягушек.

— Потому что ему негде жить. Мы его приютили.

Король, которому негде жить. Я приложила руку к разгоряченному лбу. Что же мне со всем этим делать?

— Никита! Быстро отойди от нее!

Разъяренная Мила ворвалась на кухню, схватила сына и оттащила от меня, спрятав себе за спину. Ребенок испугался и захныкал, а его мать сверкнула глазами на нож, потом на меня.

— Я просто собиралась почистить картошку, как ты и сказала! — попыталась оправдаться я.

— Да что ты говоришь? Таким ножом ее не чистят!

И сразу же сзади в спину ударило мохнатое тело ее кошки. Раздалось шипение и угрожающее мяуканье. Острые когти впились в меня. Резкая боль. Я закричала. Закинула руки за голову. Схватила животное за шкирку и с размаху швырнула через себя в кухонный шкаф. Кошка плашмя впечаталась в дверку и грохнулась на пол. Удар получился такой силы, что будь она обычным зверем — наверняка переломала бы себе что-нибудь. Но фамильяр, как ни в чем не бывало, вскочил на ноги, готовый к новой атаке.

— Мила! Прекрати! — в дверях показался Лекс. Судя по одежде, он явился с улицы и, видимо, только вошел в дом и бросился на шум. — Вон отсюда! Я сам разберусь!

Никогда еще я не была так рада видеть этого лекхе. С облегчением выдохнула. Кошка успела здорово расцарапать меня, на спине чувствовалось невыносимое жжение.

Мила недовольно фыркнула на брата.

— Не смей приближаться к моему ребенку! — пригрозила она мне напоследок, а потом увела Никиту прочь.

Было слышно, как, удаляясь, Мила продолжает ругать плачущего сына и запугивать тем, что я хотела его убить. Кошка побежала за ними, победоносно подняв трубой хвост.

Лекс оглядел кухню, тоже задержался взглядом на ноже.

— Я не собиралась нападать на ребенка. За кого вы меня принимаете? — возмутилась я.

— Тише, охотница. Я верю. Чаю будешь? А бутерброды? — он спокойно взял нож со стола, убрал в подставку и поставил на огонь чайник. — Я вот точно буду.

Со вчерашнего дня у меня маковой росинки во рту не было, и я с благодарностью кивнула. Села на стул, наблюдая, как Лекс щедро, по-мужски, отрезает большие ломти хлеба, вынимает масло и сыр из холодильника. Орудовал он ловко, я даже залюбовалась.

— Почему ты так легко поверил мне? — я хотела добавить «в отличие от Милы», но сдержалась.

— Думаешь, не стоило? — намазывая кусок хлеба маслом, он обернулся через плечо, глянул лукаво.

Я пожала плечами.

— Мила права. Таким ножом не чистят картошку. Я специально выбрала самый большой.