Олег Авраменко - Жертвы Источника

— Он действительно метал молнии с вершины горы?

— В некотором роде. Йове был единственным, кто умел вызывать настоящие сумеречные грозы.

— Подумаешь! — фыркнула Бранвена. — Я могу наслать такую грозу…

— И сможешь управлять ею? Сможешь предотвратить все нежелательные последствия своего вмешательства в естественные атмосферные процессы?

— Ну… Боюсь, что нет.

— Вот то-то же. Важно не только сделать то, что ты хочешь сделать; гораздо важнее сделать ТОЛЬКО ТО, что ты хочешь сделать. В этом вся суть Искусства. Йове в совершенстве владел искусством управления погодой. Ему единственному было позволено вызывать грозы в официальных владениях семьи. Дни, когда он это делал, назывались Днями Гнева.

— Звучит устрашающе, — заметила Бранвена.

— Отнюдь. Это лишь символ искупления грехов и самоочищения. Гнев, направленный прежде всего внутрь себя, против собственных слабостей и пороков. Гроза в Сумерках нечто большее, чем просто естественный феномен. К ней относятся с восторгом и благоговением, многие считают ее откровением свыше.

— Значит, Йове был посланцем небес?

— Не знаю. Я ни в чем не уверен. Но говорят, что он стал богом.

— Как Иисус?

— Вроде того. Но это произошло задолго до Иисуса, и Йове никто не распинал на кресте. Просто в один прекрасный день он исчез и с тех пор не давал о себе знать. Скептики утверждают, что ему до чертиков надоела власть, и он отправился странствовать по свету. Иные же искренне верят, что Йове обрел божественность.

— В каком смысле?

Я хмыкнул.

— Хороший вопрос. Сумеречные издревле привержены идее Мирового Равновесия — концепции, согласно которой существует некая нейтральная сила, сдерживающая как Порядок, так и Хаос. По существу, это уже религия, но долгое время она была обезличена, лишена характерного для остальных религий антропоморфизма. Со времен Йове ситуация в корне изменилась. После исчезновения его стали почитать как носителя этой идеи, этакого эрзац-бога.

— Странно все это, — сказала Бранвена. — Чем могущественнее человек, тем больше его одолевают разного рода сомнения, тем усерднее он ищет бога, как бы в надежде найти у него защиту от собственного могущества.

— Ты считаешь Источник богом?

— Нет. Хотя соблазн очень велик. — Она усмехнулась. — Источник воистину кладезь соблазнов. То, что он сотворил со мной… Ах, Кевин, я так несчастна! Ну, что тебе стоит приласкать меня?

Я досадливо поморщился.

— Бранвена, не заводись! По-моему, мы уже все обсудили.

— Э, нет, дорогой, погоди. Если ты такой бессердечный в отношении меня, то и я могу ответить тебе той же монетой. К примеру, сболтнуть невзначай одному из наших придворных сплетников, что Пенни твоя дочь и одновременно двоюродная сестра. Ах, какое пикантное родство!

Внутри у меня похолодело. За себя я не опасался — ведь я король, что хочу, то и делаю, — но моя дочь, Пенелопа! Снова косые взгляды, снова холодок и отстраненность, скрытое осуждение в глазах окружающих — а как же, дитя греха. И все мое могущество, моя власть, мой авторитет окажутся бессильными перед предрассудками. А позже кому-нибудь да придет в голову, что раз в этой семейке нашлась парочка кровосмесителей, то могут быть и другие, например, Брендон с Брендой — вон ведь какие они милашки, а Бренда, к тому же, избегает мужчин…

— Нет! — воскликнул я. — Ты не сделаешь этого!

В улыбке, которой Бранвена одарила меня, сквозила мука и горечь.

— А вот и сделаю. Будь в этом уверен.

— Ты поступишь подло!

— Ну и что? Пусть я потеряю дружбу Пенелопы, зато отомщу тебе. А для отвергнутой женщины нет большего утешения, чем месть.

Я облокотился на колени и закрыл лицо руками.

— Ты шантажируешь меня.

Бранвена нервно хихикнула.

— Наконец-то ты догадался. Браво!

Мне отчаянно хотелось заплакать от ярости и бессилия. И от злости на самого себя. Я ни на минуту, ни на секунду не должен был забывать, что за невинной внешностью Бранвены прячется коварная и расчетливая ведьма, пекущаяся единственно лишь о собственном благе. Я не должен был доверять ей. Я должен был предостеречь Пенелопу от дружбы с ней; я просто обязан был воспрепятствовать их сближению. Бранвена использовала мою дочь, втерлась к ней в доверие и выведала ее тайны. Как это подло, низко, отвратительно!.. В тот момент я ненавидел Бранвену всей душой и готов был убить ее.

— Сколько? — спросил я.

— Что «сколько»?

— А то ты не понимаешь! — с циничной ухмылкой произнес я. — Сколько я должен тебе за молчание? Сколько раз в месяц мне придется трахать тебя, чтобы ты держала свой мерзкий язык за зубами?

По мере того как я говорил — медленно, внушительно, с расстановкой, лицо Бранвены все больше краснело. Затем она несколько долгих секунд смотрела на меня широко распахнутыми глазами, в которых застыл ужас вперемешку с недоверием и изумлением, а ее плотно сжатые губы нервно подергивались, предвещая истерику.

— Ты!.. Ты!.. — Бранвена протянула ко мне руки, и я подумал было, что сейчас она накинется на меня и расцарапает мне лицо, как вдруг она вся сникла, бросилась ничком на траву и горько зарыдала.

Я молча сидел рядом, не предпринимая никаких попыток утешить ее, но и дальше унижать ее не собирался. По правде говоря, мне было стыдно за то, что я сказал. Это было явное превышение необходимой меры самообороны. В пылу гнева я совершенно позабыл, что Бранвена, в сущности, еще ребенок, к тому же, если верить ее словам (а я не видел причины не верить ей в этом), она еще не знала ни одного мужчины.

Бранвена плакала долго и упоенно. Потом она неподвижно лежала, спрятав лицо в траве, и лишь плечи ее изредка вздрагивали. Глядя на нее, я начинал испытывать угрызения совести. Чертова моя сентиментальность!

Наконец Бранвена поднялась и села, расправив на коленях свое уже порядком помятое платье. Без всяких слов я вынул из кармана чистый носовой платок и вытер от слез ее заплаканное личико. Она перехватила мою руку и прижалась к ней губами. В ответ мне не оставалось ничего другого, как обнять ее и чисто по-братски поцеловать ее в лоб.

— Извини, милая, — сказал я. — Я не должен был так говорить.

— Это ты извини, я сама напросилась, — ответила Бранвена, крепче прижимаясь ко мне. — Ты такой неуступчивый, а я… я совсем потеряла голову. Мне так обидно… — Она всхлипнула. — Ведь я желанна, я очень желанна. И сейчас я возбуждаю тебя… Не отрицай, я это чувствую.

— Я и не думаю отрицать, Бранвена. Как и всякого нормального мужчину, меня возбуждает близость хорошенькой женщины. У нас с этим гораздо проще, чем у вас, женщин. Это рефлекс в голом… в чистом виде.