Вероника Кузнецова - Забавы колдунов. Часть вторая

Адель ушла в кают-компанию, не понимая, что произошло с Джоном. В него словно вселился какой-то бес и заставлял говорить грубым голосом и совершать странные поступки. По-видимому, он что-то почувствовал в себе и заранее принял все необходимые меры предосторожности.

— Адель, открой дверь! — закричал Джон.

Девушка хотела было подойти к двери, но заставила себя остаться в кают-компании.

— Открой дверь, тебе говорят! Ну же, Адель, будь умницей. Прошу тебя, выпусти меня. Мне надо на палубу, к рулю. Ты не понимаешь, что иначе мы разобьёмся.

Адель не знала, что ей делать. Руль, и правда, остался без присмотра. Вдруг они налетят на подводный камень? Но и выходить на палубу ей казалось опасным. Почему Джон сначала убеждал запереть его в каюте, а теперь умоляет его освободить? Действительно его беспокоит именно руль или что-то другое?

— Адель, выпусти меня! Ты же ничего не смыслишь в мореплавании и погубишь нас обоих. Дай мне встать к рулю.

Довод был убедительный, и девушка заколебалась, но, к счастью, моряк разразился ужасающей бранью, и у неё отпала охота его выпускать. Он ломился в дверь, пытаясь её вышибить, ругался, грозил своей спутнице всеми бедами, а потом вновь принялся умолять освободить его и даже плакал.

Это была ночь ужасов. У Адели сильно болела голова и звенело ушах, а грохот, производимый Джоном, только усугублял её плохое самочувствие. Кроме того, её мучил страх перед приступом безумства моряка и тревога за будущее. Если Джона в дальнейшем будут мучить подобные припадки, то как же ей справляться с ним? Сегодня он сам почувствовал приближение приступа, а в другой раз он может не успеть принять необходимые меры предосторожности. Её мучила мысль о руле, и уже представлялось, как судно приближается к скале или подводному камню. Наверное, ей самой следовало бы выйти на палубу, но ей было страшно покидать каюту, да и Джон напоследок крикнул ей, чтобы она не ходила туда.

Время тянулось мучительно медленно, голова продолжала болеть, в ушах звенело, а душу разъедал страх. Потом девушке показалось, что ей лучше, а по прошествии какого-то времени ей стало почти хорошо. Звон в ушах прекратился и лишь тяжесть напоминала о головной боли. К утру она чувствовала себя прекрасно, однако неуверенность и тревога за будущее её не покидали. Она вышла в коридорчик и подошла к забитой двери в свою каюту. Моряк больше не кричал, не ругался, не умолял ни о чём и не плакал. Стояла тишина, которую можно было бы назвать мёртвой, если бы не ужас, который внушало это определение.

— Джон, — робко позвала она.

— По-моему, это кончилось, — отозвался тот своим обычным, совсем прежним голосом. — Но ты всё-таки подожди меня выпускать, Адель. Вдруг они только примолкли, а сами так и ждут подходящего случая, чтобы заманить к себе.

— Кто "они"? — не понимала девушка. — Я никого не видела. Я была в кают-компании, как ты сказал, и никуда не выходила. У руля никого нет, и нас, наверное, несёт неизвестно куда.

— Я закрепил руль перед уходом, так что, если ветер не переменился, там всё в порядке. До меня доходили слухи, что где-то в этих местах живут сирены и заманивают к себе бедолаг-моряков, но я не очень-то доверял этим рассказам. Мало ли что померещится матросу, когда он пьян. Но на всякий случай я приготовился к встрече с ними и заранее всё продумал. Я не стал посвящать тебя в свои опасения, потому что многие на твоём месте подняли бы меня на смех.

— Я встретила уже столько необычайного, что не стала бы смеяться над тобой, Джон, — возразила Адель. — Как же я перепугалась, когда ты ввалился ко мне ночью с совершенно диким выражением лица. Я подумала, что в тебя вселился бес, или ты сошёл с ума.

— А ты бы услышала, как они поют! Я был настороже и, едва их услышал, сейчас же закрепил руль и побежал к тебе. Но здесь, в твоей каюте я их прекрасно слышал. Сколько же счастья они мне обещали! Какие надежды внушали! Какие чувства будили! Нет, Адель, подожди меня выпускать: я до сих пор не избавился от их чар.

— У меня всего лишь страшно болела голова и звенело в ушах, — призналась Адель. — А почему в качестве крепости ты выбрал именно мою каюту?

— В твоей каюте такое крошечное оконце, что через него невозможно пролезть, — объяснил моряк. — Будь окно побольше, я бы сбежал на зов сирен через него. Ты уж прости, что я выгнал тебя из собственной каюты, но у меня не было ни выбора, ни времени. Я очень сильно бесновался, когда просил открыть дверь?

— Временами, — уклончиво ответила Адель.

— Ругался?

— Бывало.

— Прости меня, Адель, я себя не помнил в это время.

— Не думай об этом. Джон. Главное, что мы миновали опасное время.

Лишь к обеду Джон решил, что сирены потеряли над ним власть, и он позволил девушке освободить себя.

— Я всё сделаю, что ты скажешь, но я не знаю, как мне отбить эту доску, — призналась Адель. — Я её так прочно прибила, что она не поддаётся.

— Тогда сходи в кладовку за топором и переруби её, — посоветовал моряк.

Топору доска поддалась, но не сразу. Девушка совершенно измучилась, прежде чем измочаленная множеством беспорядочных ударов доска поддалась.

— Наконец-то! — обрадовалась Адель.

— Крепкая попалась доска, — одобрительно сказал Джон, снисходительно оглядев работу неопытного плотника. — Но ей пришлось выдержать натиск шкипера и трёх матросов одновременно, а потом рулевого по имени Адель. Теперь не худо бы взглянуть, что творится на палубе.

На палубе ничего не изменилось, а так как ветер был всё это время ровным, то долгое отсутствие рулевого не принесло люгеру вреда.

— Посмотри, Адель: стрелка показывает, что надо идти под углом к берегу, так что скоро мы потеряем его из виду. Если верить карте, дня через три-четыре мы должны приблизиться к Чёртовым скалам. Должно быть, проход через них должен быть далеко от берега. Пойдём, Адель, пообедаем и заодно посмотрим на карту.

Обед не был приготовлен, потому что Адель опасалась выходить на палубу без Джона, поэтому решено было полакомиться дежурным блюдом, то есть кофе с ветчиной и сухариками.

— Знали бы дон Педро и сеньор Хосе, что ты называешь их деликатесы дежурным блюдом и подаёшь на стол, когда ничего другого нет, — засмеялся Джон.

— На их мнение обращать внимания нельзя, поскольку они вообще имеют обо всём перевёрнутые понятия. Поверь мне, Джон, что многие матери и бабушки пришли бы в ужас, узнав, что полноценный обед можно заменить обыкновенной закуской. Возможно, если бы дон Педро ел за завтраком кашу, а за обедом нормальный суп, а потом второе, то и нрав у него был бы помягче.

— Не выйдет, — хохотал Джон. — Для таких обедов у него был слишком ленивый кок. Он варил почти исключительно бобы с солониной и приучал всех к мысли, что это единственно возможная еда на люгере. Матросы здесь были неприхотливы, а командование пополняло меню личными запасами, а также тем, что удавалось добыть на берегу.