Пирс Энтони - Голубой адепт

Все чары, заклинания, колдовство ни к чему не привели, он не смог оживить Хинни. Тогда Юноша достал гармонику и заиграл такую пронзительно-щемящую сердце мелодию, что обе луны закрылись облаками и солнце поблекло. Мерцающий свет залил все вокруг нас, и из него вылепилась картина, которая предстала моим глазам.

Я увидела живую Хинни с жеребенком во чреве. Она паслась на опушке леса. И вот на нее напала стая шакалов, угрюмые, кровожадные звери, каждый из которых по отдельности был подлым трусом и только собравшись в завывающую, хрипло лающую стаю они осмеливались делать свое гнусное дело. Шакалы мнят себя волками, но они так же похожи на волков, как гоблины на людей. И вот эти трусливые твари, сбившись в кучу, набросились на бедняжку Хинни.

Хинни пробовала бежать, но грузная, отяжелевшая, с детенышем во чреве, она не была столь проворной, как раньше. И все же поодиночке завывающим клацающим клубком они кинулись на красавицу-лошадь. Убегая, Хинни споткнулась и упала, шакалы облепили ее, каждый пристраивался, где мог, и вонзал в нее зубы. Они рвали ее бока, хвост, гриву, впивались в уши и пытались выесть глаза. Она поднялась на ноги, но твари гроздьями повисли на ней, кровь обагрила всю Хинни.

Бедняжка нашла в себе силы побежать, она бежала, оставляя за собою кровавый след, они мчались за ней, прыгали на нее, сидели, как наездники, на ее спине и грызли. Вот таким ужасным образом Хинни наконец добралась до меня. В магическом облаке, вызванном мальчиком, я увидала себя, кричащую. Выбежал на крик отец с дубинкой в руках, он разогнал шакалов.

И тут видение рассеялось в мерцающем воздухе.

Мы с отцом печально смотрели на убитого горем Адепта и всем сердцем разделяли его печаль.

И тогда я поняла, в чем заключалась последняя, третья, составляющая часть сущности Адепта. Да, первой была его музыка, второй — магическая сила, а третьей… — Леди на мгновение смолкла, словно не решаясь произнести, — и третьей — бесконечная, трепетная любовь к… породе лошадиных.

Стайл понял, почему она запнулась. Она наверняка хотела сказать «к лошадям», но из уважения к Нейсе в последний момент поправилась.

— Наконец Юноша поднялся с земли, но так неуверенно, шатаясь, будто сам, подобно Хинни, истекал кровью.

— У нее были слабые колени, — сказал он, — поэтому шакалы и одолели ее. Колени она поранила, защищая меня. Я в долгу у Хинни. Но ей теперь ничего не нужно. И все же… — он на минуту задумался, — все же я могу кое-что для нее сделать…

В его облике появилось нечто, испугавшее меня, и постепенно мне стало открываться мрачное значение жалости, скорби и гнева Адепта.

— Отвернитесь оба, — сказал нам Юноша, — отвернитесь, чтобы не увидеть то, что вам не понравится.

И мой отец, мудрый, повидавший жизнь человек, взял меня за плечи и повернул спиной к мертвой Хинни.

Наступила тишина, а потом полилась мягкая мелодия, это играла волшебная губная гармоника. Я услышала невнятно произносимые слова заклинания и вдруг почувствовала позади волну горячего воздуха. Жар обдал нас, в ноздри попал какой-то едкий запах.

Мы обернулись.

Под воздействием колдовских чар мертвое тело Хинни исчезло, а в легкой дымке, которая вилась вокруг, стоял Адепт, держа в руках новорожденного жеребенка, его шерстка отливала легкой голубизной.

— Хинни умерла, но жеребенок жив. Она хотела спасти его, поэтому и приползла к вам из последних сил, бедняжка, — сказал Адепт, и, прежде чем мы успели хоть как-то отреагировать на его слова, добавил, обратившись к моему отцу: — Малыш родился раньше срока, его надо терпеливо выхаживать, только так можно спасти потомство Хинни. Я тут бессилен, этой слабенькой лошадке требуется нечто большее, чем моя магия. Я прошу вас, сэр, принять ее из моих рук и дать ей все, что вы в состоянии дать. Только на этих условиях она выживет и станет тем, кем ей предназначено стать.

Мой отец в ответ молчал, то ли не понимая, что от него требуется, то ли потрясенный происшедшим у него на глазах.

— Хинни, умирая, приползла к вам, — продолжал Юноша, — потому что надеялась на вашу помощь, была уверена в ней. Больше всего на свете она хотела, чтобы ее жеребенок остался жив и находился бы в безопасности. Я знаю, что не имею права просить вас об этой услуге, ведь пройдут годы, прежде чем вы исполните слово, данное мне. И все же… ради Хинни…

Юноша шагнул к нам, держа на вытянутых руках жеребенка.

Только я могла знать, какой бесценный подарок сделал он моему отцу, страстному любителю лошадей. Отец боготворил Хинни, кобылицу самой драгоценной из всех лошадиных пород, которые когда-либо держал, боготворил Голубого Жеребца, доселе не виданного на Фазе. Новорожденный был их жеребенком, и богатство, которое получил в руки мой отец, было не измерить! Да, мне сразу стало ясно — не тяжелую обязанность возложил Юноша на моего отца, а превратил в реальность самую его несбыточную мечту. Такая уж манера была у Адепта.

Отец без слов принял кобылку и отнес в стойло. Лошадка нуждалась в немедленной помощи. Мы же остались стоять друг против друга. Что-то шевельнулось в моей душе. Нет, не любовь, но, кажется, благодарность или восхищение, я теперь знала, что никакой он не мальчик, а маг, пользующийся недозволенными природой методами. И все же, на мой взгляд, он был достойным из достойных!

Поклонившись мне, Адепт повернулся и пошел к опушке леса, где шакалы напали на Хинни. Через короткий — очень короткий — промежуток времени там вдруг взметнулась ослепительная вспышка. Это в страшном пожарище горел лес, а вместе с ним-горели и трусливые шакалы. Заслышав их жуткое предсмертное завывание, я вспомнила, как Адепт уничтожил троллей, и новый акт его мести устрашил меня. Но все же я не осудила его за эту жестокость, ибо очень горевала по Хинни. Да и кто из нас устоит перед искушением отомстить убийцам дорогого тебе существа?

Магическая мощь Адепта — страшная вещь, а эмоции его в тот момент были не слабее моих и утишить их мог лишь виновник ценою своей собственной жизни.

Я видела, как полыхал лес, и тем не менее, когда на другой день отправилась на прогулку, лес предстал моим глазам свежий и зеленый. Ни одно живое существо не пострадало, и только изредка попадались обгорелые останки шакалов.

И я снова подивилась могуществу Адепта, испытав благоговейный страх перед его великодушием, так же, как накануне перед его жестокостью.

После случившегося отец, дотоле относящийся с неприязнью к Адептам, ни единым плохим словом не обмолвился о Юноше, будто променял меня на редкой породы жеребенка. Он не возражал против помолвки, где были оглашены наши имена — имена вступающих в брак, и вскоре я вышла замуж за Адепта, хотя по-настоящему не любила его. Он был добр ко мне, подарил поместье, которое теперь называют Голубыми Владениями, построил для меня прекрасный Замок, научил меня целительству, подбадривая, вселяя уверенность, что я в силах помочь любому нуждающемуся в моей помощи — даже больному троллю или снежному демону. Там, где мое целительское искусство было бессильно, он пускал в ход свои заклинания.