Макс Мах - Карл Ругер. Боец

Погуляв с полчаса по приемным залам, где стояли и сидели группами или неторопливо прогуливались парами и в одиночку придворные, Карл передал свое послание одному из секретарей княгини и пошел прочь. Делать в замке ему было более нечего. Однако тут же выяснилось, что даже такой случайный визит, как этот, мог принести неожиданные и странные плоды. Карл выходил из дворца, а навстречу ему по лестнице поднимался высокий грузный мужчина, роскошная одежда которого – черный бархат, расшитый серебром и брильянтами, белоснежные кружева – и немалая свита указывали на его высокое положение.

Их взгляды встретились, и вельможа сбился с шага, а Карл удивленно поднял бровь.

Выходит, я не ошибся, покачал он мысленно головой, проходя мимо сенешаля Эфраима Гордеца. Уменьшительное от Эфраим не только Эфи, но и Эф.

– Тут приходил мальчик. – Сейчас глаза Деборы опять были голубыми. – Он принес книги…

Она выглядела озабоченной, но вряд ли ее настроение было связано с купленными Карлом книгами. Судя по тому, как она на него смотрела, Дебора пыталась понять, не угодил ли Карл в еще большие неприятности, чем те, которые случились прошедшей ночью.

– Не волнуйся, женщина, – усмехнулся Карл, снова любуясь ее губами. – День прошел благополучно. Я чувствую себя превосходно и после обеда намерен тебя все-таки нарисовать.

Он увидел, как возмущение мгновенно вытемнило ее прозрачные глаза, превратив из голубых в темно-синие, и улыбнулся.

– Один раз не вышло. Что с того? – Он пожал плечами и снова улыбнулся. – Может быть, получится на этот раз?

– Или опять вспомнишь кого-нибудь… – По-видимому, история с Карлой задела ее сильнее, чем он думал.

– Или вспомню, – согласился Карл, рассматривая ее нежную шею и подбородок. – А кстати, где тот рисунок?

Он вдруг вспомнил, как замерло острие его меча, едва не коснувшись этой стремительно краснеющей сейчас кожи.

– Я не трогаю твоих рисунков!

Гнев уже овладел Деборой, и Карл должен был признать, что ради этого стоило злить ее постоянно. Она очень хороша, его рабыня Дебора, но в гневе она прекрасна. Гнев, судя по всему, был той эмоцией, которая превращала сдержанную, даже замкнутую женщину в…

«В кого?» – спросил он себя, пока еще был в состоянии думать о чем-нибудь, кроме того как она прекрасна.

Шагнув к Деборе, он коснулся кончиками пальцев ее щеки, и огонь, бушевавший в ней, мгновенно перекинулся на него. Карл вздрогнул, но «боль», которую несло это пламя, была такой болью, ради которой совершаются самые великие подвиги и самые гнусные преступления.

– Что?.. – Голос Деборы вдруг стал хриплым. – Но…

Его пальцы скользили уже по ее горлу, подбираясь к высокому вороту темно-коричневого платья.

– Карл! – то ли хриплый стон, то ли вопль тоскующей души. – Карл, я… луковый суп… и бара…

– К демонам баранину, – сказал он, обнимая ее и привлекая к себе. – Одно из двух, женщина: я буду тебя или рисовать, или любить!

Их губы почти соприкасались, и он уже пил ее дыхание, сводившее его с ума сильнее, чем самые крепкие вина, и глаза, темно-синие глаза Деборы, были прямо перед ним, как вселенная, как ночное небо, распахнувшееся перед взором звездочета.

– Ты можешь нарисовать меня и потом, – тихо сказала она, и он почувствовал вкус ее губ.

– Кажется, ты что-то говорила о баранине, – задумчиво сказал Карл, поднимаясь на локте и заглядывая в глаза лежавшей рядом Деборы. – Или это был только сон?

– Считай это сном, – улыбнулась она. – Если я не сняла котел с огня, то…

– Ты сняла, – уверенно заявил Карл и тоже улыбнулся.

– Откуда ты знаешь?

– Мы бы давно услышали запах горелого мяса, – объяснил он. – И боюсь, это было бы наше мясо.

– Теперь ты хочешь есть. – В ее тоне слышалось осуждение.

– Желания, – вздохнул он, кладя левую руку ей на грудь, – что они такое? Темные рыбы в мутной воде. Никогда не знаешь, какая рыба оставила след.

– Мой господин – философ? – Ее глаза, снова ставшие серыми, смеялись, но в них уже клубился туман светлого безумия.

– Твой господин, Дебора, – убийца, – улыбнулся Карл, лаская ее живот. – Он убивает одно желание, чтобы дать жизнь другому.

– Ты захотел меня еще там, на тракте?

«На тракте? – удивился про себя Карл. – На каком тракте?» Но ветер страсти уже гасил огни разума, и туман, клубившийся в ее глазах, поглотил и его самого, и его мысли. Остались чувства, сладкий огонь, бушующий в крови, и жаркое дыхание желания, способное – пусть на миг! – осушить болота повседневности.

Баранина, тушенная с чесноком и сливами, луковый суп, козий сыр в оливковом масле, орехи Афары, похожие на высушенный человеческий мозг, красный изюм из Сагды и маслянисто-желтая курага из Мерва, и еще лепешки из пшеничной муки с затаром, и крепкое, густое и черное, как ночь, войянское вино, и медовые коврижки… Обед, который по времени скорее являлся поздним ужином, удался Деборе на славу. Карл ел с аппетитом, смакуя каждый кусок и каждый глоток. Он наслаждался разнообразием вкусов и запахов, среди которых встречались и весьма необычные, но едва ли не больше – живописным видом всех этих яств, который почти пробудил в нем желание написать натюрморт. Впрочем, вероятность такого исхода была крайне мала. Карл всегда был прежде всего портретистом, хотя, боги свидетели, ему приходилось писать и батальные сцены и пейзажи, но вот натюрмортов он, кажется, не писал никогда, если не считать тот единственный случай, когда он нарисовал кинжал капитана Гавриила Книжника, воткнутый в кусок запеченного на углях мяса.

Воспоминание о той давней истории, о серой бумаге, на которой он рисовал, о горячем мясе, по которому стекал растопленный жир, и о булатном, украшенном чернью клинке Книжника отвлекло его мысли от беседы, которую Карл вел с сидевшей напротив него женщиной, и он пропустил последнюю реплику Деборы.

– Что? – переспросил он и встретил удивленный взгляд ее серых глаз. Дебора была искренне удивлена. Видимо, она успела привыкнуть к тому, что Карл никогда не переспрашивает, потому что слышит все и всегда, даже тогда, когда бывает занят чем-то другим.

Карл спокойно встретил ее взгляд, пожал плечами, как бы отстраняя упреки в невнимательности, и еще раз посмотрел на Дебору. Ошибки не было. У сидевшей напротив него женщины исчезло золотое свечение волос. Сейчас она была темно-русой.

– Какого цвета у тебя волосы, Дебора? – мягко спросил он, с интересом ожидая ее ответа.

– Волосы? – удивилась Дебора.

– Да, – кивнул Карл, решивший, что серые глаза и темно-русые волосы делают Дебору еще красивее. – Волосы. Мне казалось, что они у тебя цвета зрелой пшеницы, но сейчас они русые.