Сергей Абрамов - Убей страх: Марафонец

— Карракс стафф, — то ли объяснил случившееся, то ли выругался Зрячий.

Чернов не понял ни объяснения, ни ругани. Да и не рвался понять.

— Что с ними? — Он подался к экрану.

— Да живы все, скорее всего живы, — успокоил его Зрячий. — Обычная здесь драчка, обычная мера пресечения. Сейчас копы повяжут «мастифов», отвезут в жандармерию, завтра — суд и скорее всего чистка памяти… А как увезут, снимут пара-поле, и аттракцион продолжит работу. Финита… А ты, Бегун, говоришь — виртуальность… Кровь-то настоящая. И к тому же не исключаю, что кто-то из раненых не сможет уйти с тобой дальше по назначенному Пути. Вот тебе и ответ: кровь реальных для тебя людей реально пролилась на не существующей в действительности местности. Вывод: местность таки существует.

— Почему? — тупо спросил Чернов. — Почему не смогут уйти?

Он необычно для себя заторможенно мыслил, словно и его задело названное Зрячим пара-поле. «Пара» значит «парализующее»? Похоже, так.

— Потому что «муха»… — «fly» сказал он, что могло означать и что-то другое, тоже летающее… — оружие опасное, если попадает в нужное место. А «мастифы» — это у нас такие молодёжные бандочки — ребятки, не раздумывающие подолгу. Сначала делают, потом сидят в тюряжке…

— Что значит «нужное место»? — продолжал «тормозить» Чернов.

— Сердце, например, — жёстко пояснил Зрячий и встал. — Пойдём со мной, Бегун. Времени мало, а поговорить надо. Не беспокойся, видишь: там всё уже в норме… — Он указал на экран.

Чернов глянул. «Яйца» улетели, раненых унесли, народ продолжил осмотр аттракциона, как будто ничего не случилось. Но самым странным — если не страшным! — показалось Чернову то, что и «экспонаты», то есть вефильцы, вели себя так, словно не было драки, не было крови, не было раненых, а может, и мёртвых соседей. Гулял город, шумел, сверкал, менял шило на мыло. Виртуальность царствовала в очень реальном для Чернова месте. Настолько реальном, что уже не ноги, как давеча в коллекторе, — сердце почувствовал, что для великого спортсмена было вообще невероятным. Так что первое толкование виртуальности — про отсутствие физического воплощения — мимо проехало. Воплощение такое физическое, что впору валокордин хлебать…

— Пойдём, пойдём, — повторил Зрячий, — коньяк ждёт… — и кивнул всё так же стоящему поодаль стриженому парню: продолжай, мол, своё дело, а мы насмотрелись…

Когда они уселись в мягкие креслица в небольшом, но уютном кабинетике Зрячего, где всё хотелось называть с применением уменьшительно-ласкательных суффиксов — такое всё было маленькое, тесное, чуть ли не игрушечное, когда они подняли не очень подходящие для хорошего коньяка длинные узкие рюмки, когда чокнулись — ну совсем по-русски! — и выпили действительно пристойный «Bowen», заели странного вкуса орешками, незнакомыми Чернову, не из его ПВ явно, — вот тут Чернов окончательно обрёл себя, сильного, уверенного в себе и упрямого в убеждениях Бегуна, и поинтересовался:

— И всё же, Зрячий, в чём относительность понятия «виртуальность»?

Зрячий откинулся в креслице (если действие можно было так определить), прожевал орех, сказал:

— Не понял? Врёшь, всё понял преотлично, только сознаться не хочешь… Ладно, объясню… Допустим, мой мир действительно существует в чьём-то воображении. Допустим. Но тогда тебе придётся признать, что и Вефиль — результат воображения, ибо не может реальное слиться с воображаемым и дать в результате реальную — вефильскую! — кровь и реальную смерть реального вефильца, не дай, Сущий, такому случиться.

— Демагогия, — не согласился Чернов. — Настоящий Вефиль остался в настоящих мире и времени, а этот — виртуален. Его лет. Он — игра воображения. Виртуальное отражение реального.

— Тогда и ты невозможен, — усмехнулся Зрячий. — Настоящий Бегун бежит сейчас где-нибудь по настоящему лесу или по настоящему полю, а здесь, передо мной — его виртуальная копия.

— Но я-то знаю точно, что я — не копия, — тоже усмехнулся Чернов. — Смотри… — Он взял нож для фруктов и с размаху резанул себя по тыльной стороне левой ладони. Кровь выступила сразу по всей длине разреза, вспучилась, потекла поруке.

— Комедия дель арте, — сказал Зрячий. — Акт второй.

Он, не вставая, протянул руку к шкафчику, открыл его, достал патрон, похожий на банку земного спрея-дезодоранта, потряс, полил руку Чернова какой-то сладко пахнущей жидкостью. То есть банка и оказалась распылителем… Кровь мгновенно потемнела, остановила течение, свернулась. Зрячий протянул Чернову салфетку.

— Вытри руку. И не ломай комедию… Кстати, вот тебе — по-твоему — доказательство виртуальности: разве настоящую кровь можно так быстро остановить?.. — Теперь уже просто засмеялся в голос. — А между тем это — лекарство, которого, как я понимаю, глядя на твоё удивлённое лицо, нет в вашем мире. А в нашем — есть. Очень сильный коагулянт с антисептическими свойствами. У нас много чего любопытного есть. Поэтому, к слову, я надеюсь, что в Путь ты уйдёшь в полном составе, те, кто получил ранения, выживут: медицина здесь почти всемогуща. Правда, если только не сердце задето, сердце — это скверно… — Помолчал, наблюдая за Черновым: как тот переможет явное поражение. Очень наглядное. Тот перемогал с достоинством. — Теперь возьмём второй вариант толкования понятия «виртуальность». Реальность, возможная при определённых условиях. Так?.. А вот это, друг Бегун, справедливо и точно, поскольку полностью относится к любой реальности. Ибо нет жизни, которая возникла бы сама по себе — из ничего и просто так. Сначала появляются условия для жизни — потом она сама. Сначала нужны условия для реальности — потом мы с тобой сидим и спорим: а не виртуальна ли она, а не воображаем ли мы её, мы — тоже неизвестно из каких корней выросшие… — Поскольку Чернов молчал, Зрячий продолжил, и продолжил обидно: — У тебя неважная логическая подготовка, Бегун. Уж не знаю, кем ты был в той жизни, из которой ушёл в очередной свой Путь, но верить слову, термину, понятию, придуманному всего лишь смертным для собственного комфорта, — это, Бегун, последнее дело для Вечного…

— Для кого? — переспросил Чернов.

Он понимал, что не ослышался, но всё же переспросил, ещё раз тем самым подтвердив действительно обидное обвинение Зрячего в отсутствии логики.

— Для Вечного, — повторил Зрячий. — И не говори мне, что ты впервые слышишь это понятие. Вечный значит вечный, толкований быть не может. И ты, и я существуем в мирах Сущего всегда и будем существовать до тех пор, пока Сущий не скажет: «Хватит!» и не погасит Свет.

— Кому скажет?

— Ну, уж не ведаю — кому. Сказано в Книге Пути: «Верь написанному: «И стал Свет!», но помни о Том, кто зажёг его в бездне Времени и Пространства. Это Его прихоть — зажечь Свет, это Его прихоть — сохранить кого-то ненадолго, а избранных Им — навеки. Но ведь и избранные Им должны помнить, что Вечность умрёт, когда Он решит погасить Свет, и они исчезнут вместе со Светом. И не станет ничего. Но останется Нечто, и в этом Нечто Сущий, быть может, вновь захочет зажечь новый Свет».