Елизавета Дворецкая - Огненный волк

Ознакомительный фрагмент

— Я совсем-совсем не боялась! — старалась уверить его Милава, сама веря, что говорит правду.

— А чего кричала?

— А… чтобы его приманить получше. Огнеяр недоверчиво хмыкнул.

— А чего мне было бояться — там же у Бебри Оборотнева Смерть была! — добавила Милава.

— А это что за диво?

— А это наша рогатина священная. Она любую нечисть убьет, любого…

Милава запнулась. «Любого оборотня», хотела она сказать, но не решилась. Ведь про него говорят… Еще обидится.

— Знатная, должно быть, рогатина! — протянул Огнеяр. — Мне бы на нее посмотреть. Как по-твоему — пустят родичи?

— Не… нет, наверное, — пробормотала Милава. Она вспомнила запрет Берестеня рассказывать, что Оборотневой Смерти у них больше нет.

— А ну и ладно! — легко согласился Огнеяр. — Все равно не дело упырей на девчонок манить.

Милава сейчас занимала его гораздо больше любой рогатины, как бы священна та ни была. От радости и близости огня Милава разрумянилась, глаза ее весело блестели, она казалась настоящей красавицей. Огнеяра тянуло прикоснуться губами к ее нежной теплой щеке, и его влечение к ней было совсем не тем чувством, которое в нем раньше вызывали другие девушки. Она казалась ему не просто девушкой, а светлым лучом, указавшим ему дорогу в теплый и добрый человеческий мир. Тот мир, который двадцать лет заключался для него в одной только матери, княгине Добровзоре. А Милава видела в нем человека, и зверь в нем замолчал, забился куда-то вглубь, испуганный лаской в ее взоре, как вся нечисть прячется от взора Светлого Хорса.

— Да больше у нас упырей не будет, бояться нечего! — весело уверяла Огнеяра Милава, начисто забыв тревогу и страх. Сейчас им не было места в ее душе.

— Не будет! — уверенно подтвердил Огнеяр, не сводя глаз с ее лица, и ему было, честно говоря, все равно о чем беседовать. — Они меня боятся. Я ведь волк — любую нечисть сожру.

Милава засмеялась.

— Не веришь? У меня и хвост сзади, ты разве не слыхала?

Но Милава видела, что он и сам смеется, и ей глупыми казались все разговоры о нем. Никакой он не оборотень, обыкновенный парень. И красивый, веселый — лучше всех!

— Ну и пусть хвост! — со смехом ответила она. — Я тебя и так…

— Что? — Огнеяр мгновенно подался к ней, так быстро, что она вздрогнула от неожиданности, и схватил ее за плечи.

— Ничего! — Милава радостно улыбалась, стараясь спрятать поглубже слово, которое чуть не вырвалось у нее. Но Огнеяр видел его у нее в глазах. Может быть, она и сможет его полюбить. Ведь у него и правда нет хвоста.

Огнеяр быстро нагнулся и поцеловал ее, и Милава ахнула — ее лица словно коснулся горячий уголек. Вырвавшись, она закрыла лицо руками, смеясь в ладони, а потом подняла голову и огляделась — не видела ли их вредная Черничница? Зато теперь она точно знает, что Огнеяр не кусается.

Утро было ясное, но пронзительно-холодное, еле-еле рассветало, серая мгла висела между землей и небом. Вода Белезени тоже была серой и холодной даже на вид, но по-прежнему резво бежала меж лесистых берегов, как будто хотела убежать от Зимерзлы. Может быть, ей это и удастся. А вот людям приходилось оставаться на месте и встречать зиму.

Милава и Огнеяр шли вверх по Белезени, к роднику, который бил из обрывистого берега верстах в четырех от Моховиков. Милава несла маленькую глиняную корчажку, украшенную священными узорами. У корчажки были три маленькие ручки, очень неудобные и ненадежные, но так в незапамятные времена лепили священные сосуды, так делали их и теперь. Вокруг горлышка корчажка была обвязана веревочкой, и за веревочку Милава ее держала. Невесте в день свадьбы полагается умываться наговоренной водой из разных источников. Сегодня с рассветом, пока невеста еще спала — точнее, изнывала от волнения и нетерпения, притворно закрыв глаза, — все семь девиц и девчонок из рода Моховиков отправились за водой к разным колодцам, ручьям и озеркам, что были поблизости. А Милаве пришлось заменить Горлинку; ночью та плохо спала и сегодня еще была нездорова.

Мгла постепенно редела, делалось светлее, уже можно было ясно разглядеть черные стволы деревьев с пустыми мокрыми ветками. Воду нужно брать на заре, да только какая заря на Макошиной неделе?

— А почему опять ночью волки выли? — спрашивала Милава по дороге. — У нас все болтают, что к беде, к дурной зиме. Говорят ведь, что волки в глу-хозимье стадятся, а теперь еще не пора. Отчего так? Или правда зима будет злая?

— Зима будет простая. Это Князь Волков воет, а он круглый год в стае, — отвечал Огнеяр, для которого в зверином мире не было тайн. — Белый Старик в одиночку не живет. Он уже и дичь не сам гоняет, ему в зубах приносят барашка помоложе.

— Ой! — Милава сморщилась. — У Скворичей прошлой весной волки целое стадо овец порезали. Мы как раз на родинные трапезы ездили к тетке — я сама видела. Полтора десятка овец загрызено было, у всех горло порвано, крови — ручьями, вся лужайка! Фу! А по следам, говорили, что двое всего волков было. Они двух всего овец унесли — зачем же столько резать было?

— Кровавый хмель! В древние времена, когда и людей-то не было, волки тоже родами жили круглый год, большими родами, поколений по семь. Охотники их как находили стадо кабанов или туров — те тоже тогда стадами ходили, хотя и поменьше, у них память-то короткая, — так все стадо резали, а уж потом род подходил и все до косточки съедал. Теперь волчьи семьи маленькие, и то только зимой, а как волк кровь свежую почует — она ему в голову ударяет, древняя память просыпается, и мнится ему, что он — охотник, а за ним идет большой род. Вот тогда он и счастлив. Потому что за ним род.

Милава слушала его рассказ, как кощуну деда Щуряка, и втайне обрадовалась, что у нее тоже есть род. И ей стало на миг жаль самого Огнеяра — у него ведь рода нет. Только мать, а отец… Если правда, что он сын Велеса, — страшно и идти рядом с ним. Но разве он виноват? А кто же он сам? Вопросы и сомнения жалили Милаву, как осы, но она отмахивалась от них. Ей было хорошо рядом с Огнеяром, она верила ему и не хотела рассуждать.

Они подошли к роднику, и Милава отослала Огнеяра:

— Отойди, тебе слушать нельзя.

Огнеяр послушно отошел и присел в стороне на камень, чтобы не мешать женской ворожбе предсвадебной воды. Милава поклонилась роднику, положила рядом с ямой кусок хлеба, намазанного медом, кусок жареного мяса, приставила ладони ко рту и зашептала:

— Мать-Вода, всем матерям мать, всем княгиням княгиня, благослови Малинку замуж идти! Как бел твой туман поутру, пусть так она будет бела; как красна заря в небе, пусть так она будет румяна; как весела ты и резва, так пусть в ней весела будет кровь; как путь твой долог до моря, пусть так ее жизнь будет долга! Камешек на дно пал и пропал, как его никому не найти, так и слов моих никому не порушить!