Ахэнне - Virgo Regina

Стражи сорвались с места. Это было похоже на внезапные сумерки, на затмение — небо, воздух, каждый сантиметр заполнился воем и скрежетом, пыль взметнулась ввысь вместе с топотом, хлестом крыльев и стуком железа…

…и выстрелом.

И запахом крови.

И раскаленным трепетом сваренной заживо плоти.

И…

(все кончено)

Кровавые брызги смешались с пылью и воплем, предсмертным захлебывающимся воплем, а потом мувер накрыла черно-бурая масса гвардианов.

*

…но Доминик жив. Медленно распробовал данный факт; он смирился со смертью и со своей ролью жертвы, точно библейский юноша, чей отец привел его на гору для жертвоприношения. Смириться с не-смертью — почти так же трудно.

Он разлепил веки. В глаза набился и щипал песок, он попытался протереть их, но запястье по-прежнему держала веревка и тяжелый груз.

Я жив, соображал Доминик, значит кто-то…

Не.

Отрицание вспыхнуло новым выстрелом.

…кто?

Мувера поблизости не оказалось, зато хлопали крыльями исполинских нетопырей летучие стражи в небесах; Доминик безучастно проследил за кучей-малой в воздухе. Альтаир ушел, да… Альтаиру всегда удавалось задуманное, он из тех, кто платит любую цену ради спасения собственной шкуры. Наверное, так правильно.

Кто?!

Груз тянул, точно булыжник в болото. Доминик решился повернуть голову вбок. Он тут же пожалел: одно дело ощущать неприятную безжизненную тяжесть, примотанную к запястью, другое…

Гвендолин.

'Я так и не назвал ее по имени'.

Дурацкая мысль, вдвойне — о груде мяса и черепных осколков. Плазменный заряд разорвал не только голову, но и часть хребта. Позвоночный столб с остатками черепа торчал на манер экзотического цветка. Тело Гвендолин напоминало старую игрушку-объект детского садизма. Разбросанные во все стороны конечности дополняли картину.

Доминик стер со щеки серовато-бурое желе.

'Вышибу тебе мозги', старая как мир угроза, но кто в реальности наблюдал подобное?

Доминик дернулся. Желудок его явно протестовал против подобного зрелища: комья костной массы, мозга и крови заляпали все вокруг, но главным образом — 'напарника по несчастью'.

Выжившего.

Я жив, а она нет, думал Доминик; тошнота подбиралась к горлу, но вырвать на труп хозяйки — не слишком-то уважительно, и Доминик сдерживался. Он снова потянул обмотанную шелковой лентой руку. Труп колыхнулся, будто от слабого шевеления воды. В 'лепестки' костного цветка набился песок.

Доминик повторил маневр, уже отвернувшись. Вежливо-невежливо… с него довольно, он не настолько вынослив. Удивительно, как до сих пор не впал в кататонию/истерику/аутизм.

Любоваться на останки Гвендолин Доминик не собирался.

Вокруг царила суматоха. Ровные ряды гвардианов перемешались. Пыль вздымалась вдоль колонн, приходилось часто-часто моргать и кашлять. Но его и Гвендолин, — ошметки Гвендолин, — не трогали.

Миновала минута, десять, или час, прежде чем Доминик нашарил какой-то кусок железа, оброненный гвардианом. Упорно отворачиваясь от цветка, перерезал веревку.

Только тогда сумел подняться на ноги.

И тут же плюхнулся обратно, неловко подвернув под себя ноги.

'Теодор. Он… тоже?'

Тоже не?

Доминик ползком рванулся к распростертому в позе морской звезды Теодору. Тот лежал в песке лицом вниз. Если у него осталось лицо, прокомментировал мерзкий 'внутренний голосок'. Доминик закусил губу.

— Тео, — всхлипнул он, — Тео…что…

'Что вообще он делает здесь?!'

Доминик коснулся его, попытался перевернуть. Ладонь стала влажной. И багровой, словно закатное солнце. Доминик часто-часто задышал, на выдохе произносил имя Теодора. Тот не отзывался.

Перевернуть удалось, невзирая на неестественную тяжесть худого жилистого тела. Доминик задержался, прежде чем проверить.

Да/нет.

К окровавленным губам прилипли мелкие камешки, словно Теодор накрасился экзотичной помадой, гравий и песок запутались в волосах, а больше всего — в зияющей ране чуть ниже сонной артерии, под ключицей. Рана пульсировала и существовала будто отдельно от самого Теодора, исторгала бесформенные длинные потеки, казалась чужеродной, налепленной. Смахивала на красную губку.

Плазменный ожог вскипает и закупоривает сосуды, сообразил Доминик.

А глаза Теодора были совсем сапфировыми, пронзительно-яркими, то ли из-за сузившегося в агонии зрачка, то ли эффект яркого солнечного света.

— Тео, — всхлипнул Доминик. Ужас сменился болью, пока еще — выносимой, пока — не принял…

Ресурсы небезграничны. Доминик сойдет с ума, не смирится.

Так проще.

— Тео, — повторил он, стирая с губ Теодора песок и камни.

Окровавленные губы шевельнулись.

Жив. Выживетвыживет.

— Помогите, умоляю, помогите! — заорал он. Зажимал пальцами рану Теодора, не отпуская жаркую кровь. — Помогите!

Ждать не пришлось. Суматоха вокруг утихала. Выступило странное создание — прежде Доминик опасался бы его, теперь — надеялся. Они — слуги Королевы, они помогут Теодору, и неважно, что 'помощник' выглядит как разорванная и собранная вновь груда плоти, двухголовая и о шести лапах.

— Помогите.

Страж склонился над Теодором.

— Нарушшшитель, — прошипело создание. — Наказать.

— Что?! — опешил Доминик. Нарушитель?! Почему?!

— Следовало спасти госпожу. Он сделал неправильный выбор. Он получит свое… — бугристые, покрытые жабьей кожей конечности протянулись к Теодору.

— Нет! — Доминик кинулся на не-спасителя (враги, везде, почему… почему!?), но гвардиан мягко откинул его, как крупная собака — щенка. — Нет, пожалуйста…

— Нарушитель, — повторил страж, поднимая Теодора. Длинные руки того расслабленно свесились, кровь капала с кончиков пальцев и гасла в песке.

— Прошу вас… не делайте ему ничего… плохого, — Доминик кинулся вслед; стража он не различал, только сапфировую пустоту глаз Теодора, багровые губы на фоне бледной кожи и золотистые волосы. Почти красиво. Почти…

Доминик бежал за стражем до самой Башни, и далее — вниз, по винтовым лестницам. Создание двигалось небыстро и мерно. Каждый шаг отзывался кровавой кляксой на полу. Каждая клякса подобна удару кнута; Доминика подкидывало.

— Пожалуйста! Отдайте!

Страж не слышал.

Страж сокрылся за исполинской дверью, которая захлопнулась перед Домиником, и тот лишь сломал ноготь о холодную, обитую железом, яшму.

— Тео… — пробормотал он, прижимаясь лбом к двери. — Тео. Почему.

Наверное, он рыдал или бился в истерике, звал Теодора, колотился в дверь. Как бы то ни было, через пару часов полуобморочное забытье захватило его, подобно инею.