Александр Уралов - К.И.С.

Я вернулся мыслями к Джироламо, устроившись поуютнее рядом с бывшим флагштоком, превращенным добавлением перекладины в простой деревянный крест. Я улыбнулся, когда вспомнил, что епископ видел в этом великий символ — святой крест находится всё-таки выше знамени рождающейся династии.

Итак, кто такой Джироламо, что сделало из юного студента калеку? Какими силами перенесен он сюда, в этот мир? В чём выражалась воля Провидения?..

Но даже ваш покорный слуга, бывший одним из первых логистов Университета, не смог собрать воедино осколки известных мне фактов!

Мало помалу я задремал и проснулся лишь под утро, когда гроза, перевалив-таки через горы, громыхала в отдалении, обещая ливень к полудню…

А между тем, время шло, и всё ближе и ближе был решающий поход…

К. И. Стивенс, магистр

******

… я с удивлением открыл глаза. Надо же, задремал! С беспокойством я завертел головой, пытаясь определить, где же мы всё-таки едем. Ни черта не было видно сквозь заиндевевшие трамвайные стекла!

— Ленина. Следующая — площадь пятого года… — прохрипел репродуктор.

Неуклюжий пакет из бумаги крафт по-прежнему лежал у моих ног. Цела моя говяжья нога!

Сегодня к нам в лабораторию ворвалась Людмила и принесла на крыльях весть о том, что все желающие могут получить мясо без талонов, отбоярившись некоей символической суммой. Институтский люд не был избалован подобными подарками и суетливо вставал в очередь. Мы с Женькой как всегда прохлопали ушами, положившись на вечный «авось», но, как ни странно, промозглой говядины хватило и на нас.

Николай Васильевич, главный организатор благого деяния, а также главный и всеми уважаемый рубщик, выделил нам по здоровенному куску, предварительно взвесив его на весах, на которых обычно взвешивались так называемые «присадки» перед контрольными выплавками. Мы выклянчили в соседней лаборатории пару дырявых мешков из бумаги крафт дерьмового цвета и сложили туда наши трофеи.

На радостях мы организовали распитие спиртных напитков на рабочем месте в послерабочее время, ибо таковое уже давно настало. Подобное мероприятие привлекло достаточное количество желающих и стоило нам остатков медицинского спирта, чудом сохранившегося с предыдущего междусобойчика…

— Ничто не даётся нам так дёшево и не ценится нами так дорого, как хорошая пьянка! — громогласно провозгласил Евгений, когда, уже в первом часу ночи, мы притащились на трамвайную остановку. С мешками за спиной, — а иначе тащить их было неудобно, — мы напоминали парочку вороватых бомжей, дружно выписывающих кривые на промерзшей улице.

— Однако, ты прав, — с трудом выговорил я, удивляясь тому, как заплетается язык на простейших фразах. — Недаром тебя народ избрал…

Буквально на днях до нас донёсся пьянящий ветер перемен, и мы единогласно избрали Женьку председателем Совета Трудового Коллектива лаборатории номер 37, Ордена Трудового Красного Знамени Всесоюзного Научно-исследовательского Института энергетических систем нагрева металлов и производства огнеупоров в цветной металлургии.

Я попытался выговорить полное название доблестного института, присовокупив к нему и шестистрочное название лаборатории, но запутался, не дойдя и до огнеупоров. Евгений торжествующе продолжил, однако забыл про нагрев и забуксовал.

— …. и примкнувший к ним Шепилов. — закончил я.

— Аминь, — отозвался Женька. — Слушай, я на автобус пошёл, трамвая мы уже хрен дождёмся.

— Начхать, — легкомысленно отозвался я, пытаясь в который раз перехватить мерзлый мешок с ледяной коровьей ногой подмышку, и в который раз убеждаясь, что в моём зипуне это невозможно.

— Не, я пойду, а ты стой. Утром здесь и встретимся. Ты упрямый, но трамвай ещё упрямее. Ладно, давай, пока. Ногу не потеряй!..

— И потерял ногу, как было зафиксировано протоколом впоследствии…

С тем мы и расстались. Я смотрел, как упорно Евгений преодолевает напор озверевшего ветра. Вот его стало заваливать на левый борт, а вот он осел на корму и пошёл юзом. «Спирт и ветер. Пепел и алмаз» — почему-то подумалось мне, и я стал пытаться закурить на ветру…

Трамвай вывалился из-за ограды совершенно неожиданно. Он прогрохотал мимо и я всполошился, что он так и не остановится. Однако вожатый, видимо, заметил меня и затормозил. Проковыляв метров двадцать, — проклятый мешок совсем разорвался, и коровий мосол вызывающе выперся из него наружу, — я влез через заднюю дверь и плюхнулся поближе к обогреву. Оказалось, что в заблудшем трамвае обогрев имеется, и короб ТЭНа приятно грел даже сквозь зимний сапог. Я плотнее закутался в шарф, поправил поднятый воротник и отодвинул говяжью конечность подальше от горячего…

… я с удивлением открыл глаза. Надо же, задремал! С беспокойством я завертел головой, пытаясь определить, где же мы всё-таки едем. Ни черта не было видно сквозь заиндевевшие трамвайные стекла!

— Ленина. Следующая — площадь пятого года… — прохрипел репродуктор.

— … как реальность, кондовая и нелицеприятная, — закончил сидевший рядом кот.

— Ошибаешься, — ответил я, глядя, как неподалёку борется с тошнотой молодой парнишка в расстегнутой дублёнке. — Материализм предполагает…

— Ой, только не надо мне о материализме! — рассердился кот. — Дурацкое слово. В моём понимании, религия ни в коей мере не исключает процесс познания. Примером тому служит немалое число верующих учёных. И вообще, Рыцарь, религия есть в большей степени процесс примирения животного начала в человеке с его собственной душой.

— Умно, но непонятно. Примирение с тем, что аз есмь обезьяна? Соответственно и вести я себя могу так же, как и макака? Например, незатейливо совокупиться вон с той симпатичной девушкой…

Молодой человек стал натужно икать. Заметно было, что блевать ему ещё хочется, но уже нечем.

— Нет. Примирение именно в том, что ты должен понять — животное начало в тебе есть и никуда не денется, но полностью подчиняться его позывам ты всё равно не можешь, — божественная искра не даёт. А если переломишь себя — сам же и мучаться будешь.

— Сомневаюсь, — вяло сказал я. — Так бы и преступности не было, и коммунизм бы давно настал. Огромное количество интересных и умных людей. Хорошо! И в трамваях никто не блюёт по ночам…

— Я ведь имею в виду не только нравственные мучения, — заметил кот, — разглядывая рукоять своего кинжала. — А тот червяк, что точит душу самого распоследнего негодяя? Это только ему кажется, что ещё чуть-чуть, и он обретёт некое счастье. Я уж молчу о загробном воздаянии…