Ольга Громыко - Год Крысы. Путница

Ознакомительный фрагмент

В присутствии Рыски его видунские способности не только не ослабевали, а как будто даже усиливались. И ее, похоже, тоже. Ну второе еще можно понять: человеческий облик не избавлял Алька от роли «свечи», и девчонка потихоньку потягивала из него дар. Далеко не всегда болезненно или вообще ощутимо — но оттого не менее оскорбительно. Как будто тебя внаглую обкрадывают, с невинным таким весчанским личиком и честными-пречестными глазами.

Но чтобы «свеча» использовала путника?!

Проходя под натянутой поперек улицы бельевой веревкой, Альк подпрыгнул и сдернул с нее штаны. Короткие и драные, но Жар завистливо присвистнул: обычный прохожий нипочем бы до них не достал.

— А вон то платьишко можешь?

Едва компания завернула за угол, как раздался удивленный и возмущенный вопль обокраденной прачки.

— Поздно, — буркнул Альк.

— И впереди ничего такая рубашечка, на той же высоте…

— Слушай, тебя еще не отвернуло от веревок? — Саврянин приостановился, натягивая добычу.

— Наоборот — я к ним уже как-то попривык, — съязвил Жар.

— Ничего, с таким ремеслом ваша разлука будет недолгой, — зловеще пообещал ему Альк и, помолчав, с мальчишечьим самодовольством добавил: — Ну теперь ты убедился, что я умею лазить по столбам?!

ГЛАВА 8

В ненастную погоду крысы делаются вялыми и сонными, отсиживаясь в глубине нор.

По уму, следовало обойти «Очаг» по большой дуге, однако там осталось все имущество друзей. Вещи — Саший бы с ними, но без коров далеко (а главное, быстро!) все равно не уйдешь.

Пришлось рискнуть.

— И где? — мрачно спросил Альк, глядя на значительно оскудевшую коровязь. Теперь там стояли всего две коровы, рыжая и белая, с таким же теленком-сосунком. Заячьи бои закончились, гости разъехались.

— Может, хозяин в коровник перевел, — неуверенно предположил Жар. Сараев при «Очаге» не было.

— Нет, — отрезал видун. — Ждите здесь.

— А ты куда?

Саврянин, как всегда не отвечая и не проверяя, послушались ли его, направился к воротам.

Друзья переглянулись и — откуда только силы взялись! — кинулись за ним.

— Альк, погоди!!! Давай лучше…

Хлоп! Дверь, подло захлопнутая проклятущим саврянином, больно саданула Рыску по колену, а Жара по носу. Внутри кто-то возмущенно воскликнул — похоже, вышибала; грохнул об пол стул.

Вор, гнусаво матерясь в зажатый ладонью нос, подергал за ручку двери, но та не шелохнулась. По-видимому, от толчка упал на крюки запор — нарочно замыкаться, отрезая путь к отступлению, Альку не было резона.

— Если там опять сидит наместник… — в ужасе прошептала Рыска, закусывая ноготь.

Жар ударил дверь плечом, но только посадил на него еще один синяк. Бревенчатый забор в полтора человеческих роста пинать тем паче не имело смысла. При желании в «Очаге» можно было держать вражескую осаду, используя росшую во дворе ель как вышку.

Вор подпрыгнул, пытаясь достать до верха забора и подтянуться, но подточенная тяжелым днем ловкость ему изменила. Только в смоле испачкался — бревна оказались сосновые, свежие. Оставалось лишь прильнуть ухом к щели и молиться.

Вышибалу Альк просто отпихнул в сторону, рукой в лоб. С другим таким наглецом немедля завязалась бы драка, но страж разглядел гостя и изумленно отвесил челюсть: все были уверены, что на земных дорогах они этого саврянина уже не увидят.

— Ну? — поинтересовался белокосый беспокойник, обводя комнату тяжелым взглядом волка в овчарне.

В кормильне, где и без того было тихо и грустно (сегодня здесь не праздновали, а опохмелялись), стало очень тихо и грустно.

— Д-да, господин? — проблеял кормилец, машинально поднимая с ближайшего стола тарелку с недоеденной кашей и начиная с нажимом протирать ее полотенцем. Хозяин каши этого даже не заметил, тоже таращась на саврянина. — Ч-ч-чего изволите?

— Коровы наши — где?

— Ну, похоже… это… Боюсь, украли их, — с содроганием признался мужик.

Альк чуть сдвинул брови, и кормилец понял, что боится не напрасно.

— Кто?

— Да откуда ж мне знать, добрый человек? — залебезил мужик. — Вот только что глядел в окно — стоят, отвернулся — уже нету. Мы ж по закону за скотину отвечаем, только покуда хозяева в кормильне сидят, а чуть расплатились и вышли… Уж не обессудь, но тут вам не бесплатная коровязь на целый день…

— Кто? — холодно повторил Альк, удивительным образом вкладывая в это короткое слово все свое отношение к подобным законам и людям, за них прячущимся.

Кормилец с надеждой уставился на вышибалу. Тот отвел глаза: саврянин ему здорово не нравился и сам по себе (было в нем что-то звериное, хищное), и из-за бродящих по городу слухов. Может, сам уйдет, по-хорошему?

— Слушай, парень, не кипятись, — миролюбиво сказал вышибала, протянув руку к Альковому плечу, но белокосый так на нее поглядел, что она сама отдернулась. — Мы правда не знаем, кто твоих коров свел. Видели только, что по дороге на Рогатку, там завтра ярмарка будет. Если поспешишь и к утренним торгам успеешь, может, и отобьешь.

Альк сузил глаза, отчего тарелка как живая выскочила у кормильца из рук и ускакала под стол, чудом не разбившись. Вышибала обреченно потянулся к мечу.

— Козлы, — презрительно проронил саврянин, развернулся, откинул запор и вышел, оставив дверь нараспашку.

— Верно, совсем эти воры распоясались, — неискренне посетовал вышибала, не слишком стараясь, чтобы быстро удаляющийся Альк его услышал.

— Ужас, — поддакнул кормилец, тоже крепко сомневаясь, что белокосый имел в виду скотокрадов. Но ронять лицо не хотелось никому.

Комната наполнилась шумом, неестественно громким и жизнерадостным: все усиленно убеждали себя и соседей, что ничего особенного не произошло — ну зашел мужик, что-то спросил и вышел.

— Дверь-то прикрой, а то вечереет уже, холодом тянет.

Вышибала, поежившись, подчинился. Хотя ветерок был вполне себе теплым, приятным. Только грозой пах.

Капли падали на дорогу, как в тарелку с мукой, глубоко проваливаясь в пыль. Это вначале. Потом дождевой узор стал плотнее, пыль прибилась, а намокшая одежда стала липнуть к телу. Закатное солнце медной монеткой лежало на краю окоема, натянув тучи до самого носа, как пуховое одеяло.

— Вот сволочи! — заплетающимся языком ругался Жар. — Чтоб у них руки поотсыхали!

— А сам-то? — напомнил Альк, тяжело, неестественно ровно дыша — если позволить измотанному телу вести себя так, как ему хочется, оно сдастся вдвое быстрее.

— Я ж говорю — сволочи! У своих гребут!