Лайон де Камп - Подземелье смерти (=Конан и Бог-Паук)

Конан сел на освободившийся табурет и, понизив голос, сказал:

— Я узнал, где держат госпожу.

Он рассказал туранцу о предварительной ночной разведке.

— Тигр, говоришь? — раздумывал туранец. — Такому силачу, как ты, пожалуй, удастся его одолеть.

— Нет уж, благодарю! — проворчал Конан. — Однажды мне пришлось убить льва в саду у чародея, который держал таких кисок вместо сторожевых псов. Но, считаю, мне просто повезло. Страна теней была ко мне в тот миг ближе, чем во время битв и поединков.

— Так что же ты собираешься предпринять? — спросил Парвез. — Пробраться в комнату госпожи по храмовым коридорам?

— Нет, коридоры охраняются и днем и ночью. Есть ли у тебя магическое средство, чтобы убить тигра или хотя бы заставить уснуть?

— Увы, нет! Я не искушен в магии, только и было у меня, что серебряная стрелка, которую ты забрал. Но, думаю, у меня найдется средство, чтобы справиться с полосатым котеночком Феридуна. — Он порылся в суме и достал оттуда флакон с зеленоватой жидкостью. — Принадлежность моей профессии: три капли в бокал — и человек уснет на много часов. Но не знаю, как мы уговорим тигра принять снадобье…

— Это нетрудно. Погоди, — сказал Конан.

Сквозь узковатый для него дверной проем он протиснулся на кухню, где застал Бартейка за приготовлением ужина. Когда тот заметил его, Конан спросил:

— Хозяин, не продашь ли нам хороший кусок сырого мяса?

— А на что вам, черт побери… — начал было Бартейк, но, встретив злобный взгляд Конана, умолк. — Да-да, конечно. Это будет стоить…

— Господин Парвез заплатит, — сказал Конан, ткнув большим пальцем через плечо в сторону залы. — Принеси мясо. Мы собираемся устроить пирушку для одного нашего друга.

Бартейк исчез и вскоре вернулся, неся на тарелке кусок говядины, которого хватило бы, чтобы накормить дюжину воинов. Положив тарелку на свободный стол, он ушел подсчитывать, сколько надо взять денег с Парвеза. Вытащив меч, Конан сделал несколько надрезов — так глубоко, как входил клинок, потом влил в эти надрезы содержимое флакона. В это время в залу вошел Бартейк.

— Что это? — полюбопытствовал он. — Наверное, приправа?

— Да, замечательная приправа из дальних земель. У тебя найдется мешковина, чтобы завернуть мясо?

Когда кусок говядины был завернут в мешковину, Конан вернулся в залу, неся сверток на плече.

— Когда ты собираешься это сделать? — шепотом спросил у него Парвез.

— Сегодня ночью. Медлить нельзя: жрецы уже подозревают меня. Как мне убедить госпожу, что я не новый похититель?

— Возьми вот это, — сказал Парвез, снимая с пальца перстень с печатью и передавая его Конану. — Лучшего доказательства не найти.

Конан надел кольцо на мизинец и, со свертком на плече, вышел из гостиницы.

Луна, едва на ущербе, лила свой серебряный свет сквозь разрывы в облаках. Она еще не достигла зенита, когда Конан, неслышно передвигаясь по пустынной улице, подошел к стене, за которой помещался Кирмизи. Остановившись, Конан крепко стиснул огромный кусок говядины обеими руками и, дважды крутанув его над головой, рывком забросил за стену. Приманка упала с тяжелым влажным шлепком. Тигр с рычанием поднялся, и вскоре по урчанью и чавканью киммериец понял, что зверь наслаждается нежданным поздним ужином.

Конан ждал, присев на корточках за выступом стены, чтобы скрыться от предательского лунного света. Со спокойствием охотника в дикой пустыне он дожидался, не двигаясь и почти не дыша, пока луна уйдет по своей пересекаемой облаками тропе к западному краю неба.

Услышав мощный сиплый зевок, Конан разулся и, не снимая перевязи, закинул меч за спину. Размотав веревку, он закинул крюк на стену и взобрался наверх.

Какое-то время внизу ничего нельзя было различить, потому что тень от огромного облака надвинулась на храм и прилегающие к нему улицы, Но вот луна выглянула вновь, и Конан увидел тигра, который мирно спал, положив голову на лапы. Взглянув в очистившееся небо, киммериец с неудовольствием вспомнил ту ночь, когда он взобрался по плющу к окну Наркии. Благоприятно ли для него расположение светил сегодня ночью?

Конан тихо присвистнул и подождал. Тигр не пошевельнулся, и Конан снял крюк со стены. Повиснув на руках, он спрыгнул; зверь продолжал спать.

Конан осторожно оглядел загон. Тигр лежал неподвижно, только бока вздымались и опускались. Черные полоски были видны отчетливо, тогда как оранжевый мех меж ними отливал мутным серебром в призрачном лунном свете.

Над спящим зверем поднималась узкая полоса каменной кладки, разделявшей два примыкавшие к ней крыла храма. На уровне земли находилась железная дверь, через которую, по-видимому, входил и выходил служитель, кормивший тигра. А прямо над воротами находилось окно комнаты, где помещалась Джамиля; ставни были распахнуты, чтобы теплый летний ветер мог проникать вовнутрь; оконный проем темным прямоугольником выделялся на фоне мерцавших под луной мраморных плит: свет в комнате был погашен.

Скользящей тенью Конан прокрался мимо спящего тигра к внутренней стене. Вновь размотав веревку, он раскрутил над головой трехконечный крюк и швырнул его, метя в темный оконный проем. Крюк стукнулся о стену с металлическим лязгом, необыкновенно громким в ночной тишине, и упал на землю. Вторая попытка тоже оказалась неудачной.

Сматывая веревку перед третьей попыткой, Конан проклинал себя за то, что не догадался потренироваться, прежде чем приступить к делу. С третьей попытки Конан попал в окно, но крюк не зацепился, когда он дернул за свободный конец веревки. И только четвертая попытка оказалась удачной.

Перебирая веревку руками, Конан полез наверх; мускулы его вздувались, напрягаясь, как у питона. Перевалившись через подоконник, с легким шлепком босых ног о каменные плиты, он встал на непокрытый ковром пол.

Странствующая луна бросала наискось в окно серебряные стрелы, расплывавшиеся продолговатыми пятнами на шелковых занавесках. Бледный свет вырисовывал ложе с покоящейся на нем хрупкой фигуркой. Ночь была теплой, и спящая сбросила с себя одеяло; длинные черные волосы, разметавшись вокруг опаловых плеч, не закрывали от света луны ее роскошные груди.

Конан скользнул к кровати и прошептал:

— Госпожа Джамиля!

Красавица не шелохнулась. Тогда киммериец легонько потряс ее за нежное покатое плечо. Джамиля медленно открыла глаза. И вдруг ресницы ее затрепетали, она тихо ахнула. Конан широкой ладонью зажал ей рот, и потому вместо крика вышел слабый стон.

— Тсс, госпожа! — прошипел он. — Я пришел освободить тебя.